— Очень. Но вы же напишете для меня веселую? — она лукаво улыбнулась. — Прошу вас…
— Клянусь, мадам. К свадьбе, — торжественно объявил маркиз де Конфьян и поцеловал свою невесту.
ХХV
1185 год, Фенелла
Твердые губы, коснувшиеся ее шеи в каком-то отчаянном поцелуе. Прощальном поцелуе. Она поняла — вот он, рассвет. По одному только движению его губ поняла — они расстаются навеки. Он все решил. Ничего не будет. Мари сильнее откинула голову назад, обхватила его плечи руками, прижимая к себе — будто бы так сумеет его удержать. В кромешной тьме сомкнутых глаз, оберегающих ее от реальности и от рассвета. Рыдание забилось в груди, подступая к горлу. А когда сил сдерживать слезы не стало, она размежила веки. И наткнулась на алую ткань… балдахина. И каменный потолок.
Вздрогнула. Моргнула. Зажмурилась, отгоняя наваждение.
Мишель почувствовал, как она дернулась в его руках. Тоже открыл глаза. И увидел… что они в его покоях. Он дома. Его Величество удивленным взглядом обвел знакомую комнату. В окно пробивалось неожиданно по-летнему яркое солнце. Ничего не понимая, Мишель взглянул на зажмурившуюся Мари. Она тоже была здесь. С ним. По-прежнему, в его объятиях.
— Добро пожаловать в Трезмонский замок, — в замешательстве проговорил он, растерянно улыбнувшись.
Мари снова вздрогнула и, наконец, отважилась посмотреть на Мишеля. Он настоящий. Протянула руку и коснулась его лица. И потом, озираясь по сторонам блуждающим взглядом, прошептала:
— Ты… попросил у ожерелья? Да?
— Нет, Мари, — он не мог лгать этим глазам. Но, кажется, начал понимать. — Ты… принадлежишь этому миру. Поэтому ты оказалась здесь.
— Как такое может быть? — изумленно спросила она.
— Не знаю… Но есть человек, который наверняка знает. Твой крестный, Великий магистр Маглор Форжерон.
Она уже ничему не удивлялась. Чему тут можно было удивляться? Она в двенадцатом веке, в замке, о котором нет ничего ни в одном учебнике. И дядюшка Маг — Великий магистр. Ок. Яснее ясного. Тем более, она не удивилась, когда, отозвавшись от каменных стен, раздался величественный голос ее крестного.
— Ну и что мешало тебе промолчать, дорогой племянник? Что ж не дал мне самому ее обрадовать?
— Но вы можете поведать нам, что происходит. Почему Мари оказалась здесь? — проговорил король.
Стены хохотнули, разнося эхо по комнате.
— Сперва приведите себя в надлежащий вид и проследуйте в тронный зал. Я жду вас там! Обоих!
Мишель глянул на Мари и себя и громко рассмеялся. Хорошо, что они оказались в его спальне. А если бы в кухне? Он представил себе вытянувшееся лицо старой Барбары и рассмеялся еще громче.
— Поищи что-нибудь для себя там, — он кивнул на один из сундуков и тоже стал одеваться. — Не будем заставлять Великого магистра ждать нас.
— Твоего дядю, который мой крестный? — зачем-то уточнила Мари.
— Его самого. Странный старик, — пробормотал он себе под нос и глянул на нее. — Тебе помочь?
Мари быстро приблизилась к королю и надела ожерелье ему на шею. А потом, улыбнувшись, добавила:
— Всю жизнь мечтала вырядиться средневековым рыцарем.
XXVI
1185–2015 гг. Фенелла-Париж
Брат Паулюс привычно проснулся к утрене. Спросонок вспомнил о необходимости найти Скриба после молитвы. Что он ему скажет и как, Паулюс пока так и не решил. Потом придумает. Монах легко вскочил с тюфяка, брошенного на ночь вдоль топчана, чтобы быть поближе к Лиз, и… расплылся в довольной улыбке. Она спала в его постели, снова негромко похрапывая. Шкура, которой Паулюс укрыл ее накануне, сползла на пол, явив взору монаха все девичьи прелести, слабо прикрытые в некоторых местах кружевами.
Напрочь забыв о намерении проститься с другом, Паулюс забрался на топчан, примостившись рядом с Лиз, и накрыл их обоих с головой. Она во сне забарахталась, пытаясь выбраться из-под шкуры. Но не давая девушке вырваться, Паулюс прижал ее своим телом и впился в ее губы настойчивым поцелуем. И даже если в замок ворвется вражеское войско, или начнется пожар, он не остановится! Видимо, обрывки сознания все же вторглись в ее блаженное состояние полусна, поскольку она немедленно обхватила его ногами и тихонько застонала. Этот стон отозвался музыкой в голове Паулюса. Он вдыхал ее запах, проводил руками по пушистым волосам, прикасался жадными губами к нежной девичьей коже, там, где освобождал ее от лишнего сейчас одеяния. Что-то, кажется, разорвалось под его руками. Но это уже не имело никакого значения…
— Черт, это были Шантель… — выдохнула Лиз недовольно и задвигалась, пытаясь освободить его от длинной рубашки, но никак не находя подола. Свободной рукой откинула одеяло, и в глаза им ударил солнечный свет, пробивавшийся через… розовые портьеры ее комнаты.
Дома!
Паулюс зажмурил глаза от яркого света, а когда открыл их снова, приподнял голову и увидел перед собой… медведя, глядевшего на него черными блестящими глазами. Ему не страшна была ни война, ни пожар. Но медведя он явно не учел. Паулюс скатился с Лиз и ошалело сел в кровати, осматриваясь по сторонам.
— Эй, эй, эй, эй! — Лиз вскочила следом за своим монахом. — Все нормально! Ты чего? Мы дома!
— Аааа, — понимающе протянул Паулюс, на самом деле не понимая ни черта, что же это такое произошло. — А как же Скриб? — он почесал затылок. И вдруг подпрыгнул: — А мой виноградник? Лиз! Виноградник! — и со всего маху стукнул кулаком по спинке кровати.
Лиз засмеялась, взяла медведя и сунула его в руки монаху.
— У тебя здесь будет целый ресторан. На кой тебе виноградник? — зевнув, легко спросила она. — Ты в Париже образца 2015 года, милый.
— Аааа… Виноградник… ты не понимаешь. И что я буду здесь делать? Лиз, — он с надеждой посмотрел на девушку, — а, может, через пару дней мы снова окажемся дома?
— Да мне, собственно, все равно, где мы окажемся, лишь бы вместе, — ответила она, обняв его за плечи, — я придумаю тебе тысячу занятий. К одному из них можно приступить прямо сейчас.
— Нужно! — решительно ответил ей Паулюс, мгновенно позабыв про все ампелосы вместе взятые и укладывая Лиз на подушки. Это занятие было много увлекательнее виноградника. Он потянулся к губам девушки и… тут раздался громкий звон, напомнивший монаху церковные колокола.
Лиз схватилась за голову, бросила взгляд на часы и пробормотала:
— Только не папа!
Виктор Анри Пьер де Савинье всегда являлся к дочери, если она не брала трубку более двух дней. Читал ей длинную лекцию о правильном с его точки зрения образе жизни и о нравственности, о коей у Лиз было не очень хорошее представление. Опять же — с его точки зрения.
Она вскочила с кровати, привычным жестом сдернула с вешалки возле кровати халат и, запахивая его, объявила:
— В сундук! Тьфу ты! В шкаф!
Подбежала к большому шкафу в углу комнаты, открыла его дверцу, сгребая все вешалки в одну сторону, чтобы освободить место. Паулюс кивнул и забрался в этот огромный короб, успев чмокнуть Лиз в губы, прежде чем она закрыла дверцу. Потом уселся на что-то мягкое, и, подперев голову рукой, мечтательно потянул носом. Пахло… божественно… его Лиз.
Сама же обладательница божественного запаха (а попросту Tresor) обреченно направилась открывать, приготовившись выслушать многочасовую тираду, в то время как единственное, о чем могла думать, это о мужчине в ее шкафу. Справедливости ради — такое с ней случилось впервые в жизни. Нет, не путешествие в двенадцатый век. А замечательная влюбленность в симпатичного монаха, который целуется лучше всех. Вздохнув, Лиз повернула ручку двери, но на пороге стоял вовсе не Виктор Анри Пьер де Савинье, а курьер с логотипом Rseau Express с огромным букетом роз.
— Мадемуазель де Савинье? — спросил курьер.
Лиз в ужасе уставилась на цветы. Чертов Алекс!
— Нет, вы ошиблись адресом, — буркнула она и захлопнула перед носом работника службы доставки дверь. Глупо хихикнула. И вернулась в комнату — доставать из шкафа своего будущего мужа.