— Да у меня и нету, — соврал Стопка. Коньяка ему было жалко даже для напарника. Захватил бы из бара побольше водяры — да за ради бога, хоть весь пузырь пусть хлебает. А коньяк из фляжки пьяница сам пил, не бог весть какой коньяк, но Стопка его берег.
— Жлоб ты. Я ж видел, ты у Бармена перед выходом наполнил канистру свою, — сказал Кирза брюзгливо.
Стопка нехотя вытащил из-за пазухи любимую фляжку, пригретую у живота, протянул.
— Три глотка! — предупредил он.
Кирза отвинтил пробку и припал к горлышку. Стопка осторожно развел ветви акации, разглядывая беглеца. Змееныш сидел в той же позе, ссутулившись, поставив локти на колени, и глядел на воду. А чего на ту воду пялиться? В канале она мутная, зеленоватая, ряска всякая плавает, да еще мусор, трупы — короче, не на что там смотреть.
Кирза вернул фляжку. Стопка не глядя взял — и поднял глаза на напарника, ощутив, насколько легче та стала.
— Блин, да ты чё?! — пробормотал он. — Ты ж больше половины вылакал!
Напарник, не слушая, глубоко вдохнул, вытер губы тыльной стороной ладони и вдруг привалился плечом к дереву.
— Кирза, — позвал Стопка. Тот махнул рукой, сплюнул, потер ладонями раскрасневшиеся щеки и поднял винтовку. Глаза Кирзы пьяно заблестели. Он выпрямился, расставил ноги, упер приклад в плечо, прицелился и нажал спусковой крючок. Прогремел выстрел.
— Ага! — Сжав пальцы в кулак, Стопка радостно взмахнул рукой, но тут же изумленно выкрикнул: — Не попал!
Пуля пронеслась возле уха Змееныша, тот обернулся. Замершим в кустах сталкерам показалось, будто сердце в груди, ёкнув, провалилось куда-то в брюхо.
— Дави гада! — заорал Стопка, выскакивая на опушку перед мостом с автоматом наперевес. Кирза, замешкавшись, побежал за ним.
Выстрелить не успел ни тот, ни другой. Змееныш выпрямился на бетонной тумбе, развернулся, глаза его раздраженно сверкнули — и сталкеров накрыло темной волной. Поток гнева толкнул их в грудь, повалил. Стопка рухнул на спину, выпучив глаза и выкатив язык, рядом боком упал Кирза, стал кататься по траве, обхватив голову.
— Уйдет, уйдет, гад! — хрипел Стопка. Преодолевая дрожь в ногах, он кое-как встал, покачиваясь, и увидел уходящую по мосту тонкую фигуру. Змееныш шел, раскинув руки, балансируя на арматуре, соединяющей целые части моста. Он был уже далеко. Стопка открыл огонь, пули зазвенели по железу, глухо застучали по бетону, а Змееныш соскочил с ржавой балки, сделал несколько быстрых шагов — и исчез в кустах по ту сторону канала.
— Алкоголик! — взревел Стопка и ногой заехал по ребрам все еще не пришедшего в себя Кирзы. — Ну, пьянь подзаборная! Промазал!
Уже второй раз Змееныша пытались убить. Уходя все дальше на север, беглец чувствовал, как опутывает его душная сеть преследования. Он еще толком не понимал, что происходит, ощущал погоню на бессознательном уровне. Фон Зоны изменился. В серо-желтом, как старая бумага, ментальном пространстве проявились лиловые пузыри: следующие за ним сознания с жаждой убийства.
Змееныш пока не мог разобраться, что случилось, почему все поменялось. Ведь раньше люди были настроены благожелательно или равнодушно, пузыри их сознаний, которые он не видел глазами, но ощущал в виде психических сгустков, имели бежевый, грязно-белый или — у глупцов и пьяниц — нежно-розовый оттенок. Он помогал им, они помогали ему… Раньше Зона была расцвечена теплыми цветами, Змееныш купался в них, как в летнем озере.
А теперь ему было холодно, неуютно, словно посреди промозглого ноября он провалился по пояс в болото. Зона колола его чужими взглядами, каждый куст, который раньше был убежищем, стал опасностью — везде мог притаиться охотник. И Змееныш, не отдавая себе отчета в том, почему так поступает, уходил все дальше, туда, где почти не было людей.
Теперь он двигатся по ночам, огибая лагеря, стал-керские костры и даже заброшенные поселки, где любили рыскать бродяги Зоны. Он пробирался самыми глухими уголками леса, самыми укромными, звериными тропами.
Стояла ночь, облака скрыли луну и звезды, но Змееныш шел, ориентируясь чутьем. Его вели тени, движение воздуха, запахи, едва слышные шорохи — и блеклые пузыри, плавающие в ментальном пространстве. Вот всхрапнула невдалеке псевдоплоть, выходя на охоту, прошелестела листва над головой, а справа за кустами послышалось сопение кабанов — стая на лежке. Змеенышу захотелось прилечь между кабанами, прижаться к теплому боку крупной самки, как он иногда делал, и заснуть, забыться под защитой стаи — но он шел дальше. Этот красный клубок — молодая жарка, от которой надо держаться подальше, а ядовито-зеленая лужа — не менее опасный холодец…
Бандиты попали сюда благодаря Медведю. Они и не догадывались, что сквозь этот бурелом можно пробраться, да еще в темноте. Однако великан, обладающий звериным чутьем, безошибочно вел их через непролазную чащу, находя тропки и дыры, которых обычный человек не способен заметить. Гроб и Корыто ободрались, проголодались, но упорно шли за Медведем, придерживая оружие. Гроб, поблескивая злыми глазами, молча срезал ветви тесаком, а Корыто хриплым шепотом ругался:
— Медведь, ты куда нас завел? Чтоб он сдох, этот Змееныш, и та баба, которая его родила! Хотя говорят, она и так давно сдохла, так ей и надо!
В обычном лесу упавшие деревья встречаются чаще или реже, но здесь были целые завалы — в основном из огромных старых елей, не выдержавших бури. Уже давно бандиты не видели землю — везде почерневшие влажные стволы, смятые ветви, ковер гниющей листвы, ночью казавшейся черной.
— Тихо! — прошипел Гроб, локтем врезав Корыту под дых. Тот, сплюнув, заткнулся. Медведь замер на груде поваленных деревьев, через которые как раз пробирался.
— Ы-а… там! — негромко выдохнул он.
— Что, Медведь? — едва слышно окликнул его Гроб.
— Чую. — Звероподобный бандит издал низкое горловое рычание. — Эта… дичь!
— Ну, чего застряли? — Корыто уселся на верхний ствол, хрустнув сучком. Было темно, лунный свет иногда проникал сквозь тучи, но застревал в густой листве над головой.
— Тс-с! — Гроб потянул из кобуры пистолет. — Медведь почуял что-то.
Ругнувшись, Корыто потянул из-за спины автомат.
— Наверно, опять водяную крысу унюхал, — брюзгливо пробормотал он. — Знаю я его вкусы.
Медведь застыл на груде стволов, вглядываясь в темноту и принюхиваясь. Ноздри его подрагивали. Далеко справа в подлеске слабо светилась жарка. Медленно-медленно Медведь потянул из чехла на спине дробовик.
Змееныш слишком глубоко ушел в себя, ночью он не ждал нападения, впереди был непролазный бурелом, к тому же бандиты почти не излучали кровожадных эмоций — это были привычные к убийству люди, спокойно делающие свою работу. Немного фонил Корыто — но жаждой денег, а это не опасно.
Поэтому выстрел из дробовика прогремел в безлюдном лесу, как труба архангела Гавриила. Змееныш повалился в мелкое болотце, посреди которого стоял, и пополз. Сверху загрохотали выстрелы — Гроб и Корыто стреляли туда же, куда и Медведь. По лицу тонкими струйками текла кровь, дробь ободрала правую щеку и висок, горело раненое плечо.
Выстрелы прекратились, и Змееныш замер в затхлой воде. Над буреломом повисла мертвая тишина. Он не шевелился, любое движение в воде — это плеск, его услышат; нападавшие также застыли. Беглец очень слабо чувствовал их, он не мог ни атаковать, ни уйти. «Узи» висел за спиной, если он попытается достать оружие, эти трое откроют огонь на звук.
Никогда раньше Змееныш не убивал людей: став причиной смерти отряда Мазая, он решил оберегать жизнь других и с тех пор всегда следовал своему решению.
А теперь на него охотятся. Наверное, Слон натравил сталкеров. Змееныш понял это недавно и стремился быстрее уйти в глубь Зоны — чтобы не пришлось отбиваться. Он все еще не хотел убивать.
Но сейчас на него накатило раздражение. Сначала Одноглазый, потом Кирза со Стопкой, теперь эти трое… Что потом — на него будут охотиться, как на зверя, устроят облаву? Не поднимая головы, Змееныш осторожно завел руку за спину, потянул «узи» — и целый дождь пуль обрушился вокрут.