— Мы как трофеи для Натаниэля, — сказала Родина, — трофеи победы, как рабы, которых взяли после войны — Если она возмущалась тем, что ее вернули как «рабыню», ее голос и лицо не показали этого. Ее язык тела оставался дружелюбным и открытым, когда она стояла там, обнимая Натаниэля.
Я сопротивлялась желанию сказать ей прекратить прикасаться к нему. Ру отошел, чтобы не трогать Натаниэля, но она этого не сделала. Никки был вынужден делать меня счастливой, и Ру, похоже, тоже. Это должно было сработать и с Родиной, но ей нравилось сопротивляться, и она не выглядела настолько заинтересованной, чтобы поддерживать меня счастливой. Никки сказал, что на самом деле ему больно, когда я рядом с ним и несчастна. Возможно, Родина была мазохисткой.
Натаниэль посмотрел на нее. — Ты действительно думаешь, что я обращаюсь с вами как с рабами, или ты просто пытаешься вызвать реакцию?
Она посмотрела на него, действительно посмотрела на него, как будто это имело значение для нее. Жесткое поддразнивание исчезло на несколько минут.
— Нет, но ты видишь нас как живые трофеи своей победы.
Он отстранился от нее или попытался, но она немного задержалась, и я поняла, что он значит для нее больше, чем я думала. Что еще я пропустила, пока была на работе?
Ру сказал: — Она не имеет в виду, что это плохо, Натаниэль. Она просто хочет сказать, что ты смотришь на нас и видишь, что вы сражались и победили.
— Ру и мне нравится быть твоими победными трофеями — сказала она. Она повернула эти темные глаза ко мне и сказала: — Это лучше, чем быть похороненными Анитой.
— Что, черт возьми, это должно значить?
— Ты никогда не смотришь на нас, не вспоминая о смерти своего вертигра, и ты никогда не смотришь на короткие волосы Натаниэля, не думая, что могло произойти. Это преследует твой разум и сердце. Воины не позволяют страху украсть их победу после победы, Анита, а это то, что ты делаешь.
— Я не нуждаюсь в лекции от тебя.
— От кого-нибудь она тебе нужна — сказала она.
— От тебя она не требуется.
— Мне жаль, что ты потеряла своего любовника в Ирландии, но тебе приходило в голову, что мы с Ру потеряли там нашего брата?
Какой-то момент я не знала, что показать на своем лице, потому что я обычно не думала об этом таким образом. — Извините, если вы оплакиваете его.
— Если? Тысячу лет оплакиваешь врагов, Анита. Он был нашим братом, нашей тройней; мы делили матку вместе; Ты не можешь себе даже представить связь, которая сложилась между нами.
— Могу достаточно близко, потому что когда я трахала мозг Родриго, то имела всех вас троих. Так что, да, у меня есть представление, насколько тесная была связь. — Мой голос все еще был не сочувствующим.
— Родриго встал между тобой и выстрелом из дробовика. Он умер, чтобы спасти тебя и Натаниэля. — Наконец-то она звучала злобно.
— Да, и я благодарна за это, правда, но Родриго убил Домино передо мной и заставил меня пить его кровь. Я не знаю, как это простить, Родина.
— Это было глупо и жестоко. Иногда Родриго может быть таким, — сказала она.
— Он отдал свою жизнь, чтобы искупить свою ошибку, — сказал Ру.
— Нет, он отдал свою жизнь, потому что, как только я сделала вас своими невестами, он должен был сделать все возможное, чтобы сделать меня счастливой и сохранить мне жизнь. Вы все делали. Все еще делаете.
— Мы прекрасно понимаем, что привязаны к тебе таким образом, каким не можем быть. Мы часть Арлекина. Даже ты не должна была сделать нас своими невестами. Наши связи с нашим мастером вампиров должны были защитить нас от этого оскорбления.
— Твоему хозяину не хватило сока, чтобы не пустить меня в голову.
— Нет, он не знал, и именно поэтому мы знаем, что ты истинный наследник нашей мертвой королевы. — Она не была довольна этим фактом.
И я просто не знала, что ей сказать. Казалось, я никогда не знала, что сказать кому-либо из них. Если бы Родриго не залил кровь Домино мне в глотку, то я не была бы достаточно сильна, чтобы прокатиться по ним. Он случайно исполнил пророчество о «замужестве» с одним из тигров клана, потому что пророчество не означало жениться на всю жизнь; это означало принять их жизнь их сущность. Один жестокий поступок дал мне силу, необходимую для спасения. Если бы Домино не умер, если бы Родриго не пытался терроризировать меня кровью моего мертвого любовника, то мы с Натаниэлем умерли бы в Ирландии. Не просто умерли, но умерли от пыток, достойных серийного убийцы. Родина была права: я не могла отпустить, не могла понять, насколько ничтожным был шанс на побег. Я застряла с мыслью, что смерть Домино и жестокость Родриго спасли нас; что два события, которые я хотела бы изменить, спасли жизнь Натаниэлю и мою. Я ненавидела это, ненавидела это так сильно. Это заставляло меня ненавидеть Родину и Ру, как будто я могла обвинить их во всем этом, и сделать этим самым лучше.