— О яде?
— О яде.
— И где же твоё «по-доброму», если через отраву?
— А с чего ты взял, что «через отраву» — по-злому? Я же не насмерть, только, чтобы убедить.
— Ничего себе! — Вспылил Твердислав, но сотник упредил жестом.
— Спокойней, улыбайся. У тебя ещё трое суток жизни.
— Ничего себе. И так вы всех убеждаете?
— Как и вы. Вспомни переговоры с озёрским амиром. Ворвались, избили, начали угрожать. И уже после подавления — начали разговаривать. Это ли не угроза? А Блотин? Привести армию, показать силу и после этого — начать говорить спокойно, по делу. А что сделал я?
Блиц
Досточтимого амира Ахмада Восьмого, да воссияет его имя над миром, разбудил шум за дверью покоев. Успокоив испуганную наложницу поцелуем в живот, амир накинул халат и направился к выходу, чтобы лично увидеть, кто посмел потревожить его сон. Надо же знать, кого варить в оливковом масле? Протянуть руку к двери он успел, а вот открыть — нет.
Оглушённый ударом тяжёлой створки, амир успел подумать, что наложница всё-таки слишком визглива.
— Полейте его, что ли водой?
— Ты чем его, Тверд?
— Дверью, с ноги.
— Да, уж… хорошо — не кулаком.
Голоса раздавались издалека, менялись от низкого гула до визгливого свиста. Амир висел в пустоте, и это было самое прекрасное переживание в его долгой жизни. Вечно бы так висеть и наслаждаться покоем. Если бы не так мокро. Мокро было лбу, глазам, щекам, носу и подбородку — амир теперь вспомнил, как это называется. Мокро лилось по шее на грудь, живот и ниже — по ногам. По ногам получилось ещё и щекотно.
— Дёрнулся! Жить будет.
— Волхва бы сюда.
— Не доверяю я ему.
— А я доверяю. Его Ёрш из-под земли достанет.
Голоса были похожи, словно говорили родные братья. Правда, говорили не по-амиратски, по-кряжицки.
— Переверни его на живот, захлебнётся.
Под спину просунулось, потянуло. Шуршание шолка. Да, существует такая дивная ткань, что не мнётся!
— Э-э-э-э-э.
У него есть голос, вспомнил.
— Эй, Ахмад, — позвал кто-то густым, словно из бочки, голосом.
Ахмад! Его зовут Ахмад, Ахмад Восьмой, амир Великого Анахр Альмадина! Кто посмел его разбудить? Надо его видеть. Надо же знать, кого варить в оливковом масле?!
В покоях непривычный полумрак. Амир боялся темноты с детства, но подданным всегда говорил, что многочисленные маслянные лампадки — символ богатства и чистоты амирата. Не его, амира, а именно амирата — это очень важно. Иначе кто-то может заподозрить его страх. Двое кряжичей, похожих, словно братья. Да, братья. И толстый, непонятно, тоже кряжич? Непонятно. Амир не любил толстых. Они напоминали ему о зеркале.
Толстый взял себя за смоляную бороду, дёрнул изо всех сил. Она осталась в руке, открыв другую, соломенную, покороче. Кряжич! Только одет необычно, будто прибыл из западных земель.
— Кто вы? Охрана!
— Не кричи, — добродушно сказал толстый и протянул к носу амира кулак размером с тыкву. — Охрана крепко спит, мальчики постарались.
«Мальчики» переглянулись и заулыбались как нашкодившие дети. Детей амир тоже не любил. Они напоминали ему о наследниках.
— Кто вы? — главное остаться в живых. Сейчас главное — не потерять самое дорогое — жизнь.
Один из «мальчишек» повернулся к другому:
— Боится.
— А то. Тихомир, как лучше вести переговоры в Озёрске?
— Как хочешь. А вот скреплять договоры принято пышно, при всех вельможах.
— Ну, что-ж. Не смотри на двери, Ахмад, твои люди не придут.
— Вы их убили?
— Нет. Они живы. Но связаны. Тверд, позови переговорщика.
Левый парень ушёл, правый оглянулся, потоптался в неловкости, словно искал куда сесть. На кровать амира не решился, повздыхал. Так ему же просто неуютно! Он чем-то обеспокоен! Чем же?
— Как тебя зовут, юноша?
— Мечислав, — парень с таким облегчением назвал своё имя, что Ахмад понял — попал в яблочко. Сразу парень не представился, а теперь просто не знал, как поступить перед старшим. — Это ты меня ударил?
— Тебя никто не бил. Тверд просто толкнул дверь, кто же знал, что ты прямо за нею?
— А где моя…
— Девка-то? В обморок упала, отнесли на балкончик, свежим воздухом подышать.
Вдалеке раздался звук каблуков по граниту. Двое, может быть трое.
— Тихомир, да? — обратился амир к толстяку.
— Да.
— Скажи, как вы пробрались в город?
— Я продал твоему торговцу рабов.
— И он не распознал подмены? Не отличил рабов от воинов?
— Посади своих воинов на вёсла и секи плетьми. Уже через день не отличишь от рабов.
— И они на это пошли?
— А что им оставалось? Только так можно взять этот город.
— Благодарю тебя, богатур.
— За что?
— За похвалу.
Тихомир прислушался к приближающимся шагам, повернулся к амиру:
— Какую похвалу?
— Мой город можно взять только хитростью. Это — похвала. Придётся устроить невольничий рынок за стенами города…
— Не придётся, — раздался за дверью голос, сухой словно пустыня.
В покои вошёл высокий воин в чёрном плаще. Бледное лицо, глубоко посаженные узкие глаза, крючковатый нос, тонкие губы. Все Змеевы люди на одно лицо. Сотник огляделся, поймал взглядом Ахмада, уважительно поклонился и повторил:
— Не придётся, амир. В Змеевых землях людьми не торгуют. Ты откажешься от рабства.
— Ты можешь предложить что-то, что перекроет эти убытки?
— Договор на полгода. Ты отказываешься от рабства и разрешаешь нашим караванам проходить по исходящей на юг реке. Все эти полгода моя сотня будет жить в твоём дворце. Потом, если захочешь продолжить, мы построим свою Башню за стенами города. В назначенный срок, если тебя не устроит прибыль, мы уйдём. И никогда наша нога больше не ступит на твои земли.
— А что скажут мои торговцы? Думаешь, Диван не сметёт меня?
— Не сметёт. Змеевых караванщиков слишком мало. Твоим торговцам будет предложено перевозить наши грузы. Так мы поступаем везде, и все получают свою прибыль.
Ахмад закусил губу, посмотрел на братьев, на Тихомира, ударил руками по кровати, вызвав глухой звук. Встал, протянул руку сотнику.
— Я согласен. Полгода.
Тихомир недоверчиво смотрел на рукопожатие.
— Сотник. Тебе конечно виднее, но я бы не доверял договору, взятому силой.
— Так всегда, воевода. Полгода — срок, за который можно не только терпеть навязанный договор, но и многое сделать. Если амир не будет доволен, мы уйдём.
— И вы откуда-нибудь уходили? — усмехнулся Ахмад.
— Уходили. Мы всегда выполняем обещания. Дмитровцы не связаны договором со Змеевыми торговцами. Теперь князь торгует лишь с Меттлерштадтом и Полесьем и просит нас вернуться.
— И вы?
— И мы выполняем своё условие. Никогда нога Змеевых караванщиков не ступит на земли Дмитрова. При нынешнем князе.
Амир сложил руки на груди и улыбнулся:
— Это уже звучит как угроза.
— Это хуже угрозы, Ахмад. Все земли мы свяжем торговлей, наладим её по всем дорогам, обходя Озёрск. Но даже если ты, увидев, как богатеют соседи, попросишься обратно, будет поздно. Мы не вернёмся. Ты потеряешь не просто выгоду, ты потеряешь всё. Сначала твои подданные побегут к соседям, а потом, после того как ты решишь их удержать, поднимут бунт.
— И это случилось с дмитровцами?
— Это с ними произойдёт.
Амир посмотрел в глаза Змеева сотника, покачал в задумчивости головой.
— Ты показал свою силу, сотник. Но твоя сила меня не пугает. Меня пугает твоя уверенность.
Доннер
— Что сделал я? — повторил Двубор после долгого молчания.
— Отравил.
— Угроза жизни, подготовка к переговорам. Соглашайся, боярин. Поверь — так будет лучше.
Тверд закусил губу, глаза сверкнули.
— Жизнь обещаешь?
— Молод ты. Как же я тебе всю жизнь пообещаю? Не бегать же мне за тобой до старости. Уговори брата покинуть город — останетесь живыми. Змеевы люди вас не тронут, обещаю.