Глаза Миланы расширились, укололась, не почувствовав боли. Второй раз, уже специально — больно, жива, не спит.
— Где?
— У Восточных ворот, бегом.
Руки схватили сарафан, начали судорожно перебирать подол.
— Я мигом, погоди.
— Некогда годить, беги сама, я по делам.
И метнулся в сторону. Куда? Дверь хлопнула. Это какая, одеваясь и оправляя волосы, думала девушка. Близкая. В светлицу что ли? Босиком выбежала в главную палату, распахнула дверцу. Так и есть, волховы сапоги громыхают по ступеням.
— Ты куда?
— Беги, беги, мне тут надо. Я недолго, — раздалось сверху.
Бросилась к выходу, ступеньки подставили спины под ноги. Вот оно, чутьё бабье, подумалось на бегу. Всю ночь глаз не сомкнула, такая тишина стояла. А теперь вспомнила — так же тихо было перед изгнанием Четвертака.
Блиц
Кордонец кряхтя забрался на ступеньки, передумал, сел на завалинку в тенёчке перед теремом во дворе. Все в княжьем доме знали, что он любит свежий воздух и в отсутствии Четвертака обходились по-простому. Милана вышла спустя несколько минут, улыбается, поглаживает округлый животик. Старик с любовью посмотрел на правнучку, улыбнулся, пошамкал беззубым ртом. Юная женщина едва заметно поклонилась, прошла к скамейке, села рядом.
— Здравствуй, дедушка.
— Здравствуй, милая. Как твоё здоровье? Плод хорошо несётся?
— Всё хорошо, дедушка. Мамка ухаживает, старшие сёстры помогают.
— Старшие сёстры? Это хорошо, милая. Я вот о них с тобой поговорить пришёл.
Милана настороженно посмотрела на прадеда.
— О чём, дедушка? О чём ты пришёл говорить?
— Не волнуйся, тебе нельзя…
— … дедушка, ты медлишь, а мне всё хуже.
— Да, ты права, не буду тянуть. Тебе нужно переехать в наш терем. Там вся родня, тебе помогут, защитят.
— Защитят? От чего? От чего меня надо защищать?
— Понимаешь, Миланушка, — Кордонец замолчал, посмотрел на забор, ворота, осмотрел двор. Наконец решился. — Четвертак не вернётся в город.
В долгом молчании можно услышать шелест листьев, жужжание насекомых.
— Как? Как, не вернётся? Его убьют?
— Нет. То есть, ну как. Может быть, его убьют в бою. Но не наши. Мы просто не пустим его обратно в город. В город вернутся братья. Помнишь изгнанных братьев?
— Помню. Но как они вернутся? У него же армия. Воробей, Вырвибок, ещё бояре.
— Они не будут воевать на его стороне. Мы собрали армию не для него.
— А для кого?
— Для Кряжича. Войска уже возвращаются в город. Вечером сюда придут бояре и скажут жёнам Четвертака, чтобы они собирались. Через неделю Четвертака пустят в терем забрать их и детей. И тогда он может попробовать отомстить. Тебе нужно переехать к нам. Понимаешь?
— Понимаю, дедушка. А как же?.. — Милана показала на живот.
— Это твоё дитё. — Кордонец посмотрел в глаза Миланы, поправился, — наше дитё. Мы его примем. Всё будет хорошо.
— Всё будет хорошо? — Милана говорила тихо, сил не осталось, всё, чего она добилась, рушилось, словно песочный замок под дождём. Или под пяткой Мечислава. — Кому я теперь нужна, дедушка? За кого я теперь пойду?
— Не бойся деточка, всё будет хорошо. Но тебе надо вернуться в наш терем.
— Хорошо. Завтра…
— Нет. Сегодня, сейчас.
— Почему?
— Ты узнала то, чего знать нельзя. Я приказал запрягать для тебя повозку, сейчас она приедет. Позови мамку, скажи, что хочешь погостить.
— Хорошо, дедушка. — Милана повернулась к входной двери, — Мамка, мамочка!
Дверь распахнулась так быстро, будто мамка ждала прямо за дверью. Впрочем, кто её знает, ведьму. Переваливаясь с ноги на ногу, бабка ковыляла к скамеечке, причитая на ходу:
— Чего тебе, деточка, чего милая? Водички или ещё чего?
— Соскучилась я мамка, по-своим. Отпусти в родной дом, повидаться.
— Да кто же тебе запретит, миленькая? Езжай! Только смотри, не растрясись в пути. Кордонец, пригляди за внучкой, ладно?
— Пригляжу, мамка, пригляжу.
Милана недоумевающе посмотрела на мамку, на прадеда, но от подозрений её отвлёк топот копыт. Повозка, запряжённая двойкой лошадей, остановилась около ворот. Кордонец поднялся с хрустом в коленях, протянул правнучке руку. Возница спрыгнул, подбежал, помог дойти, забраться. Улыбнулся Милане, посмотрел на хозяина, дождался кивка. Мигом очутился на облучке, схватился за вожжи. Пока не тронулись, Милана сделала несколько едва заметных жестов мамке, та едва заметно кивнула.
— Н-н-о, родимые!
Всю Восточную проехали молча, качка убаюкивала, Милана не сразу поняла.
— Мы же не в терем едем, дедушка?
— В терем, милая. Только за город. Не терем — настоящая крепость. Там мы будем в безопасности.
— В безопасности. Да, в безопасности.
Милана ещё какое-то время смотрела на дома, на городские ворота и когда уже выехали, вдруг подхватилась.
— Дедушка! Как она так легко отпустила, а? Ведь никогда такой доброй не была! Вы с ней договорились?
— Договорились. Как бы она отказала?
— Значит, там — опасно?
— Только для тебя, моя милая, только для тебя.
Доннер
Чувствовалось напряжение города, готового проглотить очередного князя.
Во дворе собрались прибывшие наёмники. Не было только сабельщиков: те после пира, на утро, уехали в Озёрск. Взяли расчёт и толпой отправились пропивать. Или, на что там серебро тратят? А эти, пришлые со Срединограда, хмурые, собранные, в полном доспехе и… растерянные? Точно, растерянные.
Восточная пуста, лишь в переулках на колодах сидят такие же растерянные копейщики, да у самых ворот мужичьё снова поднимает проклятый щит. Теперь уже крепят намертво, на длинные кованые гвозди. Впрочем, уже закрепили, последний плотник бросил молоток на землю и начал, кряхтя спускаться по верёвке.
Протолкавшись сквозь строй лучников, Милана ступила на лесенку. Не её здесь место, но наёмники расступались, давали пройти. Впрочем, не особенно она и скрывалась, добыча княжья.
— Дела городские, брат, — услышала голос Тверда. — Только и успел одним глазком узреть.
После короткой паузы снизу раздался знакомый голос:
— Понимаю, понимаю.
К самой стене протолкнуться не дали, растерянно осматривалась, искала щёлочку. Наконец, снизу раздалось:
— Чего надумал, серьга?
Почему — «серьга»? Причём тут серьга? Но Тверд, видимо понял, ответил упавшим голосом:
— Так будет лучше, серьга. Не место двоим в городе.
Милана нашла местечко у бойницы меж двух Змеевых воинов, выглянула.
Мечислав поймал её взгляд, улыбнулся:
— А вот и суженая моя. Не бойся, встань в полный рост.
Сразу появилось место, стало свободно, девушка вытянулась, опёрлась о частокол.
— Ну, что, суженая. Гонит нас брат.
Долго не знала, чем ответить, бежала развести, примирить, исправить, но губы ответили против воли:
— Почему «нас», Мечислав? Меня никто не гонит.
Гул, ропот воинов, где одобрительный, где гневный, придал девушке сил.
— Я — кряжицкая боярыня, воин. Моё первое дело — город. И если моего слова хватит, чтобы ты его не спалил, прошу — не пали мой город.
На плечо легла сухая рука, тихонько сжала, Милана обернулась, посмотрела в глаза прадеда — скорбные и одобряющие. Повернулась к Мечиславу, тот словно осел в седле, спина сгорбилась, плечи опустились. Наконец, встрепенулся, расправился, повертел головой в разные стороны, подбородок горделиво задран.
— Ну, что ж. Слово боярыни — закон. Ухожу я, Тверд. Твоя взяла.
Воин развернул коня, пустил по мосту, провёл между расступившихся товарищей. Прошёл по дороге шагов двадцать, обернулся:
— Эй, дружина! Осады не будет. На брата я не пойду. Снимаемся, идём счастья искать!
Подождал, осмотрел хмурых воинов, глаз зацепился за Ерша.
— Ну? Ёрш! Что же ты?
Ёрш помялся, передёрнул плечами, наконец, решился:
— Я, Мечислав, своё серебро в казну города сдал. Получается, присягнул.
— Вот оно что… — бывший князь окинул взглядом остальное войско. — Кто ещё остаётся?