Дошли мольбы несчастных до ушей
Богов. Жрецы кричали:
— Слава! Быть рассвету!
Лишь ведьма, та — что выгнали взашей –
Шепнула тихо:
— Быть кровавым лету.
В тот год, бежав от засухи степной,
Кочевники пришли на пограничье.
И, увидав, как бурно зреет яровой,
Взорвали тишину военным кличем.
(Густав Меттлерштадский. «Слово о Мечиславе…»).
Глава первая
Сама по себе широкая, река, словно тонким рвом огибает Змееву Долину. Специально что ли так русло повернули? Впрочем, может, и повернули, с этих станется. Раз уж целые княжества трясут…
— Вотрак. Разжигай костры, встаём на ночь.
— Может, реку перейдём?
— Дров сам натаскаешь? Видишь — там трава одна?
— Добро. Огниво, ставим лагерь! Заслон, Корень — искать брод!
Пятидесятники неловко переглянулись: подчиняться волхву? Впрочем, приказ толковый, князем не отменён, а волхв… ну что — волхв? Откуда ему знать о единоначалии? Пожали плечами, назначили неполные десятки искать брод, остальных отправили ставить шатры, собирать хворост, рубить бурелом на дрова.
Мечислав уселся на крутом берегу, свесил ноги в обрыв, всмотрелся в Змееву Гору. Вышли на неё с юга, солнце за спиной, и всё равно выглядит чёрной. Смотрел и чувствовал что-то завораживающее, оправдывающее все неудачи, отвечающее на все вопросы. Покопался в голове, нашёл слово.
Цель.
Главная цель, ради которой две недели чуть меньше восьми десятков воинов проламывались через чащобу, вязли в болотах — хорошо, никого не потеряли — кормили гнуса, защищались от диких животных. С животными, правда, проще всего — вертел всех примет. Жаль, сказки о Ночном народе, мавках и русалках остались сказками. С другой стороны, и так тяжело, куда ж ещё и мавки?
Отряд показал себя отменно, ребята не роптали, глядишь, и до конца дойдём. Правда…
— Задумался?
Мечислав повернулся к Тихомиру.
— Задумаешься… восемь десятков в самое логово.
Воевода уселся рядом.
— Что надумал?
— Нас слишком мало, или слишком много. Нам бы или тьмами туда, или лазутчиками.
— Молодец! Я уж думал, не догадаешься. Когда идём?
— Вторак всех спать уложит.
Сзади зашуршало, волхва ни с кем не спутаешь: если надо, он может подходить бесшумно.
— Толково придумано. Только и тебе надо бы прилечь. Туда, поди, одним переходом не добраться.
Тихомир повернулся, кивнул. Вторак коснулся шеи Мечислава, тот непонимающе обернулся, откинулся на спину, глаза закатились. Вдвоём оттащили от края обрыва, волхв подложил под голову князя свёрнутое одеяло.
Проходящий мимо Огниво вскрикнул, метнулся, воевода приложил палец к губам, поманил. Сотник подошёл, недоверчиво зыркнул. Тихомир зашептал:
— Слушай сюда, Огниво. Князь устал, пусть отдыхает. На рассвете мы с ним идём на разведку, ждите нас… — глянул на волхва.
— Сутки. Или двое. Если не вернёмся, возвращайтесь домой.
— А как же мы? Мы же…
— Тихо. Войском тут не решить. Не на Змея наше войско. Глядя на нас он только и того, что от хохота помрёт.
Блиц
Лютнист хлебнул из глиняной кружки, утёр длинные усы, пробежал пальцами по струнам. Гвалт начал затихать, народ обратился в слух.
— Сыграй, Густав! — крикнул кто-то, но получил звучный подзатыльник. И так понятно: меттлерштадский певец просто так лютню в руки не берёт. Густав оглядел зал, улыбнулся своим мыслям, кивнул. Музыка набрала силу и уверенность. Голос — чистый, словно ключевая вода — начал выводить необычную для Кряжича мелодию.
В корчме яркий свет,
Пьяный угар,
Дико бесится пьяный народ.
В углу сидит одноногий райтар,
Он не весел, и тоже — пьет:
Не ходить ему больше в бой.
Не рубить мечом врага.
Столько лет на войне,
Как дальше жить?
Тара-там-там-там-там!
В поле осталась нога…
Мечислав улыбнулся брату, сидящему рядом. Тот кивнул в ответ. Ясное дело — хитрец Густав выбрал военную балладу, понимая, что воины, пропивающие заработанное, легче дадут именно за такую суровую и грустную песню.
Дверь отворилась,
Радостный крик
Встречает босого певца.
Почетный кубок давно налит,
Открыты навстречу сердца.
— «Спой о бедной любви пастуха!»
— «Спой о верности сладкой Энн!»
— «О янтарном кубке!»
— «Рубине вина…»
Тара-там-там-там-там!
…Возрадуйся, радуя всех».
Ирония богов: Густав решил спеть о сегодняшнем вечере? Интересно, как он будет теперь выкручиваться? Народ в недоумении оглядывается, лишь уверенный голос лютниста не даёт вот прямо сейчас побить его за обманутые ожидания. Где героические битвы, музыкант?
Осмотрелся гусляр,
Накидку снял,
Пальцы выбрали нужный аккорд.
И топот копыт, железа лязг
Услышал в корчме народ.
Надрывался голос певца!
Упивалась полетом стрела!
Радость битвы вернулась,
Слезу с лица…
Тара-там-там-там-там!
…Утирал одноногий райтар.
В корчме яркий свет, пьяный угар,
Дико бесится пьяный народ.
В углу сидит одноногий райтар,
Тара-там-там-там-там!
Теперь он
Бесплатно
Пьёт.
Взяв последний перебор, Густав оглядел прикрытыми глазами присутствующих, слабо подрагивающий подбородок показывал, что певец и сам растрогался от своей новой песни. Пьяные воины вообще не скрывали слёз, последнему «Тара-там-там-там-там!» подпевали дружно, громко, отстукивали ладонями по столам и ляжкам. Шмыгали носами, размазывали сопли по мордам, утирались рукавами, лезли за серебром. Судьба не любит скупых: кто из них сядет однажды в углу калекой?
Змеев сотник перестал созерцать Густава, обратил бледное лицо к братьям и подпёр подбородок сложенными «корзиночкой» пальцами.
— Ну, молодые воины, что скажете?
Мечислав ухмыльнулся: поняв, что в такой позе говорить неудобно, сотник приподнял брови, положил сцепленные руки на стол. Тверд вальяжно отхлебнул медовухи, жутко дорогой в этих краях, поджал губы, словно разговор ему был неприятен, вздохнул:
— Домой мы, конечно, хотим. Но есть три препятствия.
— Назовите их. Возможно, нам удастся что-то придумать.
— Кому — «нам»? — саркастически поднял бровь Мечислав?
Сотник пожал плечами:
— Мне и вам, мне и другим торговцам, нам с вами и — моим товарищам. Вы же не считаете, что я предлагаю это от себя лично?
— А от кого?
— Я же сказал. Четвертак стал для нас слишком дорог. Мало того, что он не выполняет условий, так вдобавок решил, что его княжество слишком мало, и начал собирать армию для расширения кряжицких земель. Мы, торговцы, прибегаем к войне в самом крайнем случае, когда уверены, что затраты перекроются выгодой.
— А так бывает?
— Бывает. К примеру, если бы Четвертак взял Озёрск приступом, с условием, что его князь подпишет с нами договор, но при этом останется князем, это принесло бы прибыль.
— Как с Дмитровым? — догадался Мечислав.
— Как с Дмитровым. Но Четвертак собирается присоединить Блотин к себе. А это — бунты, разбойники, усмирение бояр, смута на долгие годы. Мы не сможем проводить караваны по этим землям, значит — не будем давать деньги на такое предприятие.
— А нам вы деньги давать будете?
— Будем. Вы наберёте наёмников, пройдёте через Озёрск и Блотин, заключите с ними договора.
— Договора? Теперь это так назывется?
— Назовите иначе, значения не имеет. Если Ульрих с Тихомиром учили вас только драться, вы мне не подходите.
— Это почему же?
— Мне нужен князь, а не бешеный медведь, ибо бешеный медведь сейчас сидит в Кряжиче и смотрит на соседей. Мы не собираемся менять одного на другого.
— Погодите-погодите, — Тверд выставил руки. — Это разумно, мы действительно не собираемся драться только ради того, чтобы лить кровь. Дмитров — доказательство. Мы даже раненых не добивали.
— Об этом я и говорю. Человеческая кровь слишком дорога для нас, чтобы лить её из-за чьих-то растущих аппетитов.