Сотник выжидающе посмотрел на братьев, те даже поёжились: пронзительные чёрные глаза казалось, копались в мозгах, искали в душе самое сокровенное. Тверд встряхнулся, поёжился. Надо что-то сказать, пока брат что-нибудь не ляпнул.
— Ну, с первым вопросом разобрались. Серебро Змеево племя нам даст.
— Даст.
— Второй вопрос такой: кем мы будем выглядеть, если зайдём домой с огнём и перебьём половину народу?
— Никем. Этот вопрос решён.
— Никогда не поверю, — подхватил Мечислав, — что Четвертак не выставит людей на стены.
— Повторяю — этот вопрос решён. Ваше дело: идти с юга, присоединить к Змеевым землям два княжества и выйти к Кряжичу… скажем… к следующему лету. Или к середине. Да. К середине лета.
— Это же полгода!
— Девять месяцев. Сейчас лишь середина осени. Вы собираете рать на юге, проходите Озёрск, Блотин, и — выходите к Кряжичу. Ещё вопросы?
Мечислав наклонился через стол, пристально посмотрел на сотника.
— Четвертака поддержали бояре.
— Он их обманул.
— А смерть отца?!
— Месть? Ты хочешь мести?
— Я хочу правды!
— Я сказал правду. Но если хочешь мести, дай им хотя бы высказаться. У вас хватает законов, чтобы наказать бояр за предательство.
Мечислав с сотником уставились друг на друга. Твердимир поглядывал на них, понял, что пауза затянулась, отхлебнул из кружки, бухнул ей о стол, от чего собеседники перестали играть в гляделки, повернулись в его сторону.
— Ну, хорошо. Интерес торговцев нам понятен. Скажи-ка мне вот что. Зачем всё это нам? Месть местью, она царапает, но это и всё.
— Тверд, как ты можешь?!
— Погоди, Меч! Ты старше, но сотник знает что-то ещё. И я хочу, чтобы он это сказал! Я не хочу играть вслепую, понимаешь?
— Да? — Мечислав осёкся, на миг задумался, сжал кулаки, опустил на стол и обратился к сотнику, — что скажешь, караванщик?
— Ещё я знаю, что Четвертак не прекратил покушения на вас. И что Тихомир с Ульрихом пока что пресекают исполнителей, стараясь, чтобы вы знали как можно меньше. А ещё я знаю, что Четвертак не остановится, и однажды, пока вы ещё не набрали достаточно сил, ударит открыто. Плюс к тому, я знаю, что единственный способ от этих покушений избавиться — ударить по нему первыми. Если бы не наше предложение, вы не могли бы напасть на него раньше, чем через три-четыре года. И Четвертак считает, что у него есть это время. Этого достаточно?
Братья переглянулись: за три года больше десятка покушений. Это только те, о которых они знают. Если верить сотнику.
— Да, — согласился Мечислав. — Четвертак действительно не остановится.
Доннер
Предутренняя сырость разбудила Мечислава лучше всяких петухов. Огляделся, вот шельма, перенесли в шатёр. Снаружи фыркали кони, перетаптывались. Князь вскочил, откинул полог. В утренних сумерках увидел воеводу с волхвом, запрягающих троих лошадей. Вторак гладил свою Звёздочку, успокаивал. Посмотрел на Мечислава, улыбнулся:
— Выспался?
— Зараза, ты.
— Не таись, говори в голос. Я воинам в похлёбку травки местные покрошил, успокаивающие.
— Тихомир, а ты?
— Да на тебя смотреть было страшно. Сам гнал и людей сморил. Надо было тебе.
Князь прислушался к себе. Вчера не замечал, привык на усталости и злости идти, а сейчас — разницу увидел, признал — надо.
— Ладно. Брод нашли?
— Нашли. — Тихомир поманил сотника, неловко прячущегося за деревом. Тот подошёл расстроенный непонятно чем: то ли его рассекретили, то ли с собой не берут. — Слухай, сотник. Ты здесь главный, тебе, если что, людей домой вести, понял?
— Понял, — буркнул мальчишка.
— Эх. Смотрю на тебя, себя вспоминаю. Да пойми ты…
— Погоди, — Мечислав прервал воеводу. — Огниво, в каждом крупном городе стоит Змеева сотня. Как считаешь, сколько стоит там, у горы? То-то. Не хочу я самых верных людей на гибель вести, понимаешь?
— Понимаю я.
— Вот ведь, зараза. Понимает он. Такого без лука не схарчишь. Пойми, я мог бы приказать, но я прошу.
— Понял я, понял.
Мечислав похлопал сотника по плечу, крепко обнял. Постояли.
— Всё, бывай.
К реке спустились по водопойной тропинке. Что за лоси тут ходят — тропка узенькая, но крепкая, не осыпается. Брод оказался чуть выше по течению, на разливе. Вода едва слышно журчит на камнях, ворчит о своей вечной дороге. Пусть уж лучше ворчит: стоячая да тихая вода лишь тухнет. Пока перебрались на другой берег, небо на востоке посветлело, облака на западе окрасились розовым. Утренние птицы начали просыпаться, а может быть это им злые люди не дают спать. Туман напитан травами и сырой землёй. И вездесущее комарьё в безветрие. Пора и честь знать.
***
Скакали сперва робко, боялись лошадям ноги попортить, но чем дальше светало, тем больше смелели, туман развеивался, и, вот уже несутся во весь опор, прижав головы к гривам, хоронясь ещё холодного ветра. Пару раз Мечислав оборачивался, смотрел, как отдаляются от леса, но теперь всё больше смотрел на приближающуюся с каждым шагом Змееву Гору. Что-то волхв напутал. Или с вечера все уставшие были, или у страха глаза велики. К полудню проскакали почти полпути, остановились напоить животных в стоялой, затянутой ряской луже. Волхв достал лепёшку, поделил, Мечислав намекнул, что может быть он сам, один, его это дело. Вторак лишь молча отошёл в сторону, начал развязывать порты, зажурчало. Воевода плюнул под ноги князю, оценил растерянный вид, решил растолковать.
— Не твоё это дело, робёнок. Вторак Змея поболе твоего ищет, да и у меня к нему вопросов набралось. Раз уж мимо проезжаю, задам, задам. У меня другое на душе. Где охрана? Где ловушки? Где несметные полчища Змеевых людей, которых, таясь, на пузе обходить?
Вторак хмыкул, оправился:
— Тоже заметил?
— Ещё бы не заметить.
— Знать, силён Гром.
Мечислав посмотрел на друзей. Как же сам не догадался? Не так надо Отца охранять. Махнул рукой, вскочил в седло.
— Узнаем. Проверим.
Отдохнувшие лошади стрелами рванули к Горе, но всадники не стали загонять верных друзей, с галопа переводили на шаг.
***
Солнце подгоняло в спину, наконец, обнаружилась тропинка, чуть дальше к ней присоединилась ещё одна, и ещё, и ещё. Теперь скакали по приличному тракту, показалось, что паутинки дорог сплетаются в мощный жгут. Да уж, не Змеем стоило назваться Отцу. Действительно — паук.
Дорога привела к высокой трещине в скале, такой узкой, что не всякий человек пролезет. Спешились, поцокали языками, Тихомир буркнул что-то насчёт худосочных ящериц, волхв напротив, просветлел лицом, принюхался, погладил стену ладонью, щёлкнул пальцами.
— Мы на месте.
— Точно? — скорее для порядка спросил Мечислав.
— Сера. Я его чую. Но заходить мне он не велит. Только тебе.
— Ишь… — Мечислав оглядел друзей, вздохнул. Решимость куда-то пропала, словно один на орду. Да что там, один на орду — не страшно, как не страшно смотреть на надвигающуюся тучу. Смерть одна, а после неё — вечный покой. А тут… а тут непонятно, чего ждать. Не робость появилась, нет. Просто решимость пропала. Словно прежний Мечислав, привыкший не раздумывая идти в атаку, куда-то исчез, на его место пришёл другой, осторожный, какого и не знал никогда. А если и знал, то прятал в самом дальнем уголке души.
«Чего ждёшь? — разозлился прежний. — Мало тебе несчастий? Бери меч, иди вперёд. Помрёшь, так хоть перед собой не стыдно будет!»
«Перед собой — ладно, — возразил новый, — нелепо помирать в одиночестве. Никто же и не узнает».
Тихомир засопел, переступил с ноги на ногу.
— Ну, что решил, князь?
— Да какой я теперь князь? Ватажник.
— Ну?
— Ты прав, — Мечислав тряхнул головой, вытянул меч. — Ты прав.
***
Если вдуматься, все пещеры одинаковы. Одни глубже, другие шире, иные вверх идут, иные сквозь гору. Но в холоде и сырости — как две капли воды. Поначалу отблески солнца на стенах ещё как-то освещали путь, но стоило проходу пару раз вильнуть, стало темно, хоть глаз выколи. Почему факел не взял? Теперь уже поздно. Меч то и дело цеплялся за стены, изгой догадался протянуть его вперёд, искать дорогу. Несколько раз боялся, что заблудился — вроде бы капало спереди, а теперь сзади. Или это эхо? Слабый с наружи, запах тухлых яиц стал нестерпимо свербить в ноздрях, захотелось прочихаться и выбежать наружу. Темнота стояла такая, что глаза отказывались в это верить — рисовали то блики, то разводы на стенах. Да только не стены это оказывались: коснёшься — воздух. Или напротив, рисуется провал, сделаешь шаг и лбом об камень.