— Давай, старшина, не стесняйся. Вижу ведь, кошки у тебя на душе скребут.
— Скребут, князь. Ещё как скребут. Не такого мы от Змея Грома ожидали. Думали, он нам войско в защиту даст. А пришли…
— А пришли дети, верно? — Мечислав перебил, встретил тяжёлый взгляд.
— Верно. Нам еды не жаль, прокормим, коли вы на что годны, но вас же меньше сотни! — Ладонь сухо хлопнула по столу, дивная посуда отозвалась мелодичным звоном.
— Не кипятись, боярин.
— Я не боярин! Я — мастеровой! А вот бояр мне как раз-таки и не хватает. Там, на востоке, на границе со Степью пахари наши не разгибая спин урожай собирают. А их кочевники, будто оброком обложили. Гром обещал посуду нашу на запад продавать, если под его крыло встанем. Сотня его пришла, горшков целый караван погрузила и увезла. А взамен что? Отряд малый?
— Успокойся, мастеровой, — Мечислав сам начал закипать. — Моих людей не так много, как ты ожидал, но в бою люди проверенные, дело своё знают, хлеб не понапрасну жуют. Завтра пройдёмся по границе, посмотрим, где заставу удобнее ставить. Отобьёмся, слышишь?
— Да вы таким войском только разозлите степняков!
— А мы и не на пир их звать собрались!
Оба не заметили, как встали с лавок, кулаки упёрли в стол, смотрят исподлобья как лоси на гоне. Вторак прокашлялся, привлёк внимание.
— Нечего спорить. Воины Мечислава стоят своего хлеба. Правда, помощь ваша гончарная потребуется. Скажи, Овчина, карта у тебя есть?
Хозяин через силу успокоился, махнул рукой.
— На что вам карта? Глинища течёт на восток, впадает в пограничную реку. А там, на север, вверх по течению до гор, да на юг до Змеевой Долины, считай, тоже до гор. Всю границу — за неделю обскакать.
— А к Змею в гости степняки не ходят?
— А чего у него гостить? Землю он не пашет, серебро по торговым делам из города в город перевозит. Долина пуста.
— Добро, — вмешался Мечислав, — завтра всё узнаем. Молодцы твои восточные долго ещё будут хлеб собирать?
— Недели две, не меньше. Мы тут тоже не прохлаждаемся, надо глину на зиму заготовить.
— Да я видел, видел. Что если мои помогут с хлебом? Вместе быстрее справимся?
— Чтоб воин за серп взялся? Не видывал такого.
— Напрасно. Тихомир, воевода, вообще — пахарь.
— Ну, — Овчина обречённо почесал затылок, — хоть с этим помогите.
Покинув гостевую избу, Мечислав с Втораком спустились во внутренний двор. Князь осматривал разморенных ужином воинов, волхв остановился чуть сзади, шепнул:
— Почему о подмоге от Грома не сказал?
— Волхв, — так же тихо ответил Мечислав не поворачивая головы, — вот где-то ты — мудрец, а где-то — дурак дураком. Да скажи я ему о войске, что Змей сейчас по всем землям нам собирает, нас бы за людей не считали.
— Почему?
— А потому. Мол, мы так, передовой отряд, посланный на убой.
— А это не так?
— Может и так. Да только я и сам жить хочу, и людей сберечь желаю. А потому…
Князь замолчал, задумался. Волхв не торопил.
— А потому, мы будем делать всё так, словно никакой подмоги нам вовек не дождаться. Иначе эти гончары ноги об нас вытирать начнут.
***
Вторак снова решил остаться в городище, а князь с восходом солнца растолкал свою неполную сотню и после недолгих сборов отправился в путь. Шли по правому берегу Глинищи, Овчина сказал — так удобнее, тропинка натоптана. Оказалось, что тропинкой глава города назвал вполне приличную накатанную дорогу, по ней с низовий реки пахари привозили зерно. Даже в две лошади вполне спокойно можно идти.
Овчина обещал, что до пограничной реки можно добраться за два-три перехода. К полудню Мечислав понял, насколько неспешна жизнь в этих местах. На волах, с гружёными телегами — возможно и два, и даже — три. А налегке, в галопе по такой дороге первые возделанные поля начали появляться ещё до полудня. Хутор там, хутор тут, сады, пшеница, репа, стада коров. На левом берегу меньше, может быть от того, что он ниже, доступнее для степняков, но даже так понятно — земли ещё не истощены земледелием. Мечислав смотрел по сторонам, вдыхал запахи трав, любовался работой хуторян, цокал, качал головой, хмыкал, наконец, не выдержал.
— Неудивительно, что степняки оброчили крестьян, удивительно, что не пожгли тут всё.
— Зачем резать курочку Рябу? — ответил Тихомир. — В день по яичку и тебе хорошо, и курочке не накладно.
— Так может быть, их степняки под защиту взяли?
— Приедем, узнаем.
Узнать довелось через привал. Забираясь на приличный холм, учуяли запах гари, перевели лошадей на шаг и тут Огниво, возглавивший передовой отряд, присвистнул с таким удивлением, что остальные невольно застыли.
— Чего там? — натянув вожжи, спросил Мечислав.
— Тебе, князь, лучше самому посмотреть.
Князь, погнал коня на самый верх.
Небольшая застава, стоявшая на холме, выгорела полностью, смотрела в небо чёрными культями. Пролом в частоколе тоже чёрный, видно затушили уже потом, когда грабители убрались в Степь. Двери амбаров распахнуты, порублены в щепу. Судя по виду, горело этой ночью, ещё редкий дымок поднимался из руин. Нет, это похоронный костёр догорает. Вокруг собрались хмурые мужики, бабы уже не ревут, стоят молча, промокают фартуками заплаканные глаза. Всего человек двести и ни одного оружного.
Мечислав спешился, отдал повод Огниву, подошёл к краде, глазами поискал старшего, не нашёл.
— Где староста?
— Мир тебе, защитник, — угрюмо прохрипел мужик с обгоревшей слева бородой, — на день опоздал к старосте. Теперь ищи его у боговой подмышки.
Одна баба не выдержала, упала на землю, но слёз уже не было, лишь прерывисто всхлипывала. Видать, жена.
— За что его?
— Как тебя звать-величать, добрый молодец?
— Звать Мечиславом, а величать ещё рано. Величай Опоздавшим.
Мужик угрюмо хмыкнул, протянул ладонь:
— Мечислав Миродарович? Наслышан. Зови меня Коптем. Как брат Твердимир?
— В Кряжиче княжит, — изгой решил сменить разговор, что не утаилось от мужика. — Что тут произошло?
— Что тут могло произойти… пришли. Сказали, частокол сломать, а как узнали, что собранное зерно в Глинище вывезено, старосту умучали, велели через неделю вернуть, иначе всё пожгут, баб себе заберут, мужиков в рабы продадут.
— И давно так? — вмешался Тихомир.
Копт поманил отойти в сторонку, не мешать людской беде.
— Второй год. Раньше меном жили. Шкуры, овцы, что с них ещё взять… да и мы им только излишки отдавали, а теперь… чего там, сам видишь. Как с цепи сорвались. Говорят, засуха у них, менять нечего. А как частокол увидели, совсем взбеленились. От кого, дескать, прятаться надумали?
— Частокол в этом году поставили?
— В этом. Думали, охолодим. Куда там, только разозлили.
— А сколько вас всего?
— По окресностям с бабами и детьми — тыщи полторы наберётся, да человек пятьсот в Глинище.
Мечислав переглянулся с воеводой.
— А сколько пришло степняков?
— Человек пятьдесят. Да они уже и не боятся совсем. В том году пятьсот приходило. Так и сказали — за каждого убитого, десяток замучают. Ты пойми — не воины мы, пахари. Я как оружного увижу, за версту обхожу.
— Это понятно, это не огрех. Придётся нам вместе оборону держать. Поможете?
— Куда ж мы денемся… говори, что делать.
— Времени мало, для начала надо место получше разузнать. Верхом ездишь?
— Поехали, броды покажу, пока не стемнело. — Мужичок повернулся к толпе, — Эй, Бажена, подь сюда.
Подошла молодая рыжая баба, на дочь не похожа, больно взгляд цепкий.
— Чего?
— Отряди воинам от щедрот, вишь, умаялись скакать.
— Пусть Чеслава вернут, будет им хлеб и соль.
— Цыть. Покорми людей.
— От тризны что осталось, то и дам. Более ничего нет.
Баба развернулась, и, высоко подняв голову, направилась к избе. Мечислав поманил сотника: