— Бить тебя уже поздно. Взрослый ты. Сам всё решаешь, сам своим решениям радуешься.
В голове сверкнула молния.
— Табуны?! — прислушался к догадке, не понял. — Но, почему? Это ведь правильно — лишить степняков лошадей!
— Мечислав тебе намекнул о сомнениях. Потому — выживет.
— Погоди-погоди, — мысли бились насмерть, пока не осталась последняя. — Еда?
— Слушай богов, Вторак. Мечислав — младенец, глас божий. Не только еда. Думай на шаг дальше. Сколько травы в Степи? Как быстро овцы по ней передвигаются?
Осознание чудовищной ошибки ударило, как всегда, не сразу. Сначала мурашки забегали по спине. Потом, торной дорогой по хребту заструился пот, такой холодный, что им можно было заморозить лёд. Помня, как учитель принимает уроки, Вторак начал размышлять вслух.
Овцы и лошади. Пока есть лошади, степняки едят овец. И при этом — имеют запас — возможность перекочевать в другое, более богатое пищей место. Перебив лошадей, пахари перекрыли возможность кочевать. Этой зимой степняки съедят овец, но, перекочевать уже не смогут. Даже самые богатые семьи будут вынуждены зарезать лошадей. Это — голод?
— Это не просто голод, Вторак. Это — смерть. Но самое страшное не в этом. Самое страшное в том, что ты превратил пахарей в степняков. Им нравилось убивать беззащитных. Они наслаждались лёгкими победами.
— Так, почему — Мечислав и Улада? Виновен — я!
— А потому, что тебе, волхв, надо научиться смотреть на всё поле, прежде чем делать ход. Езжай в Кряжич, попроси тамошних мальчишек научить тебя играть в бирюльки. И запомни, Вторак. В этот раз всё обошлось. Но в следующий — боги спуску не дадут.
Вторак молчал, обдумывая слова Грома.
— Я понял. Нам, волхвам, запрещено изменять племена, — глубокомысленно произнёс волхв.
И получил по хребту тяжёлым посохом.
— Нам — велено их изменять! Нам запрещено ломать их через колено.
книга вторая, часть первая
— Всё просто? — спросили боги.
— Всё стало ещё сложнее.
(Густав Меттлерштадский. «Слово о Мечиславе…»)
Глава первая
Весна, твою мать. Дожили, мать твою. Куриное варево, вино разбавленное, Пограничная вскрылась, Броды выросли. Считай, новости. Дурачьё. Чем терем княжеский строить, лучше бы ров выкопали, как задумывалось: вокруг стены, соединив Пограничную с Глинищей. Неужели Тихомир не настоял?
Тут же подумалось — какой, к Змею, ров зимой? И сразу ответилось — могилы и зимой роют. Если надо. А ров — надо. Именно зимой — летом в грязи ковыряться придётся, глубоко не выкопаешь. Нет, этим засранцам надо терем кирпицовый выстроить для князя. Дел у них больше нет.
Вторак всё где-то пропадает, будто не хочет на глаза появляться. Добро, Ульку с сыном спас.
Не шли мысли. Рубились короткими чурками. И потом — на дрова, на лучинки — в череп. Повязка на голове жмёт, рана жжёт, правая рука едва шевелится. Почему, интересно: получил по голове, а отнялась — рука? Смешно — по голове слева, а рука — правая. И запелось еле слышно:
— В корчме яркий свет
Пьяный угар,
Дико бесится пьяный народ.
В углу сидит одинокий райтар
Он не весел, и тоже пьёт.
Сволочь ты, Густав. На всё у тебя песня есть. На левое плечо легла рука. Тёплая, тяжёлая. Родная. И голос, что соловьём разливается:
— Не ходить ему больше в бой,
Не рубить мечом врага.
Нет больше сил,
Как дальше жить?
Вместе отбили «Тара-там-там-там-там!», Ёрш продолжил:
— В поле осталась…
Мечислав не выдержал, перебил:
— Башка!
Ёрш расхохотался, аж присел. Обнял друга здоровой рукой за шею, прижался культей к груди. Стало тепло, надёжно.
Отхохотались до головной боли, отсмотрелись на проходящих мужичков. Идите-идите по своим делам. Князья веселятся, имеют волю. Мечислав оглянулся на Змеев холм, подмигнул незаметно, будто оттуда кто увидит.
— Как там дела?
— У торговцев? Никак.
— К Змею торговцев. Вообще.
Третий день, как князь пришёл в себя, голова гудит, волхв запретил беседы по делам. Мечислав выторговал утреннюю прогулку. Выносят, значит, содют на колоду, ждут, пока надышится.
— Гонцы прибыли. Меттлерштадт и Блотин. Сегодня ждём войска. Раджинцы морем идут на Степь.
— Морем?
— Морем. Гром требовал от них корабли строить. Ударят с востока. Надо рассчитать переходы, чтобы всем вместе.
— Куда мне считать… — левая рука едва ударила по колену. Получился безвольный шлепок, — займи Огниву. Или сам. А хинайцы, что?
— Что?
— Пропустят раджинцев через свои воды?
— Те крюком идут. С берега не видно, значит — не хинайское.
— Странно.
— Восток.
— Тогда, точно — к Огниву. Он сообразит.
— Хорошо.
— Ещё что?
Замешательство Ерша не укрылось от Мечислава. Повернул голову, зыркнул, словно на тетерева пристреливается. Ёрш отпустил плечо, почесал культю.
— В общем так. Вторак запретил вырезать табуны.
— Запертил?
— Да. Говорит, видение ему было. Говорит, степняки мстить придут летом. Хлебы пожгут.
— Это же его мысль, нет?
— Его. Только, говорит… видение.
Что ж Вторак за человек такой? Никогда не сомневался, и, вдруг… впрочем…
— Ну и хорошо, что видение. Пусть.
Ёрш непонимающе посмотрел на друга. Мечислав скривился, показывая, что пытается нащупать мысль.
— Не нравилось мне это. Неправильно, понимаешь? Драться с воинами — одно…
— А они, — вспылил походный князь, — дрались с воинами? Когда мы к вам на помощь пришли? Когда баб ваших саблями рубили?!
— Тогда и бабы наши их на вилы насаживали. Не ершись, дослушай.
Мысли путались в попытке объяснить.
— Степные бабы — не воины. Они вроде коз. Ну, вообще — домашних животных. Отними у неё миску, она и не знает, где еду взять, понимаешь? По дому — да. Юрту поставить — легко, хвороста найти, очаг разжечь — ничего проще! А, напади на неё — отдастся. Победил предыдущего хозяина, значит — сильнее. Значит — имеешь волю, значит, теперь ты — хозяин. Это их жизнь, степная. Там иначе не выжить, понимаешь? А что делали мы?
— Что делали?
— Еду отняли, а баб — не брали, вот что!
Голова от крика разболелась, пришлось зажмуриться, вдохнуть. Благо, Ёрш не перебивает, даёт договорить.
— Разори стан, перебей мужиков, отними табуны, отары, женщин — они слова не скажут… а что делали мы? Скажи.
Ёрш задумался, попытался подпереть культей подбородок, не получилось, одумался.
— Лошадей убивали?
— Хуже. Мы оставляли людей умирать голодной смертью. Мы — варвары для них, Ёрш! Настоящие варвары, понятно теперь? Прав Вторак. Нельзя нам так делать. Или — по-ихнему, или — по-нашему. Но и так и так — нельзя. Не получится.
— Как же — «по-нашему»?
— Воин на воина. Только так.
С холма раздался звон. Ёрш встрепенулся, скинул — как бывало — с себя лишние размышления, огляделся. Лицо осветилось плотоядной улыбкой.
— Воин на воина, говоришь? Будет им воин на воина.
— Что такое?
— Подмога приехала.
Блиц
— Да, это тебе не частокол. Это — забор. Настоящий.
— Стена, — отозвался Тверд. — Это крепостная стена.
Мечислав перевёл взгляд с ворот Блотина, осмотрелся. Предместий у города почти нет: кузни, базар, конюшни. И Камень, камень, камень… прёт по весне прямо из земли. Огороды на ней не уживаются, даже в июле ров почти на треть заполнен грунтовыми водами. Продовольствие горожане покупают за турф и болотное железо. У кого руки в порядке, куют сталь, с другой стороны: у кого не в порядке — в Блотине не выживет. Город мастеровых. Разве только бабы заготавливают на зиму ягоду да грибы. Мечислав сглотнул слюну: вспомнил клюквенные да брусничные настойки.
Сейчас все кузни оказались пустыми и заброшенными. Тверд утёр пот со лба, пробормотал:
— Опоздали. Все внутри.
— Чего ты хочешь? Три дня в одном переходе стоит армия. Не дураки же они.