Тихомир поцокал языком, как урождённый меттлерштадец.
— Чего там не понять… ждут нашего решения.
Переговорщики остановились в десятке шагов от войска, Вторак скинул куль, посмотрел на воевод.
— Эй, кто покрепче желудком? Айда сюда!
Глава четвёртая
Раджинцы были рады: попутный ветер вывел их к берегам раньше, чем планировалось. Не дожидаясь подхода сводного войска, решили высадиться и всю победу забрать себе. Но степняки оказались не совсем уж неразумны. Ну, ещё — удача.
Опасаясь голода, хакан отправил прибывших кочевников на восток от Тмути: земли там бедные, каменистые, да деваться некуда — от пограничья на три дня галопа хозяйничали отряды бродичей. Их, конечно, надо наказать, но это потом. Сначала — сохранить народ.
Разведчики дошли до моря и обнаружили на виднокрае огромный флот. Промедление грозило смертью, хакан отдал из своих запасов всю горючую воду и велел вылить в море. Не сразу, в день приближения раджинскогй армады. Вспомнил урок, преподанный ему князем Бродским. Еле успели подвезти. А вот поджечь — поспешили.
Горючая вода охватила лишь половину раджинских кораблей, остальные успели на вёслах отойти от страшного пожара. Ещё три дня боялись подойти к берегу. Знали бы они, что чёрную воду так трудно собирать, может быть, решились.
— А потом, — закончил мурза, — к берегу начало прибивать трупы.
Мечислав взял волосы в горсть.
— Получается, Змеевы люди хотели первыми сойти на берег?
— Нет. Уцелевший раджинский мурза нам рассказал — всех укачало в пути. Первыми хотели высадиться на берег главные. А Змеевы люди были у них на кораблях.
Гонцы загоняли лошадей, спеша в Тмуть — надо показать хакану, что прибило к берегу. Хакан лично выехал к морю и отправил к раджинскому мурзе гонца на лодке. Тот боялся, клялся кроме нежной Назым отдать хакану всех своих дочерей. Пришлось посадить его на вёсла, за спиной поставить палача, а в ноги бросить труп Змеева человека. Гонец вернулся живым и хакан приказал наполнить его лодку серебром и сделал мурзой.
Вторак, чуть было не задремавший от рассказа — он всё это уже слышал, очнулся, вздрогнул:
— Не называй Змеевых тварей людьми. Это — не люди.
— Кто же? — хмуро спросил Тихомир.
— Не знаю. Я такого не видел никогда. Не люди — точно. Нелюди.
Мечислав ещё раз посмотрел на вонючий куль. По всему — человек. Руки-ноги-голова. Местами — обгорелые до костей. Да только плащ — не плащ. Сейчас видно: сильно изорванное кожистое полотно, словно у летучей мыши, прикреплённое к плечам хрящями. Теперь понятно, почему они никогда не снимали плащей — это невозможно. И резные обрубки, что все принимали за рукояти мечей, оказались культями. На правой руке сохранилась ещё одна культя, в обычное время прятавшаяся в рукаве, с приклёпанным к ней коротким клинком. После осмотра Вторак сказал, что это обрубок мизинца. В бою культя разворачивалась и служила существу мечом. В скорости битвы никто не замечал подмены, а кто замечал — погибал. И бляха сотника, скреплявшая лже-плащ на ключицах.
То, что раньше принимали за панцирный доспех, оказалось крепчайшей чешуёй — даже в огне не очень пострадала, ноги покрыты такой же, только помельче. И шлем оказался лишь роговым наростом на всю голову. По облупившимся остаткам краски, стало понятно, что их чернили. Из-под нароста торчали пучки не до конца сгоревших волос. Оказывается, они вообще росли лишь тонким ободком.
— Змеево племя, — задумчиво проговорил Тихомир, в который раз обходя вокруг трупа. — Не зря они себя так называли.
— И главный у них — Отец, — встрял Вторак. — И зовут его — Гром. Получается, он не прилетал на Змее? Он сам — Змей? Но он — чёрен, как ночь. Почему же у них лица белые?
Мурза прислушался, удивлённо вскинул брови:
— Лица белые? Это точно?
— Точно. А вы их не видели?
— Нет. У нас на земле их не было. Зато была Мать!
— Какая Мать?
— Мать Степи! Мы ей даже жертвы у камня приносили. Белаяснег.
— Белоснежная, — машинально поправил Ёрш. — Что делать будем, Мечислав?
— Мурза. Что ещё хотел сказать хакан?
Мурза вытянулся, стал строже.
— Хакан сам тебе скажет. Он в нашем стане. Зовёт в юрту посеред. Не только тебя зовёт. Всех твоих высоких мурз зовёт.
Степняки заканчивали накрывать войлоком шатёр между войсками. Мечислав закусил губу, скосил глаза на обера. Тот стоял бледный, вытянутый, словно позвонки срослись. Он-то из наёмников. Можно ли ему верить? В озёрском и блотинском начальниках князь почему-то не сомневался. Да и Ёрш, походный князь Кряжича, за доверие к себе отдал руку. Мурза по-своему расценил сомнение Мечислава, заговорил быстро, убеждающе:
— Вас много мурз, хакан с раждинским мурзой будет в юрте вдвоём. Захотите — убьёте, захотите — отпустите. Хакан говорит — не в тех врага ищем.
К шатру приближались медленно, пешими: не хватало ещё, чтобы степняки заподозрили нападение. Ёрш всё оглядывался, смотрел то на войско с Брод, то оглядывал раджинцев со степняками. Мечислав не утерпел, спросил:
— Чего ты? Боишься, без нас передерутся?
— Нет, войска, сразу видно — надёжные. Другого боюсь.
— Чего же?
— Как нашим соколам, — озабоченно сказал Ёрш, — с такой ордой брататься? На сотни их, что ли поделить?
Мечислав в удивлении вскинул брови, о таком повороте как-то не подумал. В надежде повернулся к тысячнику:
— Может, ещё обойдётся?
— В смысле? — не понял тысячник. — Как обойдётся? Войной?
***
Внутри шатёр хакана оказался куда больше. Наверное, из-за круглой формы: снаружи смотришь на прямоугольник, а зайдёшь — ни одного угла, взгляд, не в силах ни за что зацепиться. Разве только разглядывать защищающий от зноя расписной войлок. И дырка в середине зачем-то. Наверное, не успели накрыть. С опозданием сообразил — для света. Интересно, в дождь закрывают?
Хозяин, приземистый, косматый, кривоногий, указал гостям на северную, дальнюю от входа часть шатра, где уже сидел раджинец, сам раздал пиалы, налил из бурдюка кумыс, и, видимо решивший, что правила гостеприимства соблюдены, запахнулся в дорогой халат и улёгся ближе к пологу, в западной части. Перекрывает выход, не даёт удрать? Подняв бровь, Мечислав смотрел на пустующую восточную «стену». Высокие гости должны ютиться, хотя пол-юрты свободно? Не намёк-ли? Говоря по чести, не особенно-то они ютятся, сидят свободно, но всё-таки…
Вторак, как всегда, приметил замешательство князя, пришёл на помощь, шепнув в ухо:
— Восточная сторона — женская.
— А-а-а. А я думал, это — походный шатёр, — шёпотом ответил Мечислав.
Обветренные губы хакана разошлись в улыбке, раскосые глаза стали ещё уже, в уголках появились «гусиные лапки». Заговорил он так чисто, словно родился в Кряжиче:
— Да, дорогой гость, это походная юрта. Но нам, людям, нелегко отказаться от своих привычек. В твоём новом городе главные ворота — на востоке, так? Ты потому стену от реки отвёл, верно? Для того чтобы подвести от мостов к воротам дорогу. Было бы мудрее сделать насыпь на самом берегу и строить стену вплотную к воде.
Смущённый тем, что его перешёптывание не осталось незамеченным, Мечислав шмыгнул, словно мальчишка. Что-то царапнуло в словах хакана. Краем глаза увидел, как обер уважительно кивнул. Сразу по приезду опытный фортификатор тоже удивлялся, почему город не построен на холме, а если в низине, то почему — не вплотную к реке. Устав объяснять одно и то же, князь тогда отмолчался.
— Да, дорогой хозяин, это было бы разумнее. Но мы очень спешили завершить до осенних дождей, вот и отвели стену от заливных лугов. Без спешки, думаю, мы бы смогли укрепить берег насыпью. Даже два берега — Пограничной и Глинищи.
К чему им знать, что стена строилась напоказ, что сами Броды — мышеловка для Орды?
Теперь кивнули оба — хакан и Эб. Можно построить стену на мягких землях. На один год: весной она попросту рассыплется.
— Да, — сказал хакан после долгого молчания, занятый пиалой с кумысом. — Нам, людям, всегда не хватает времени. Можно ждать, пока встанет лёд, но вечно забываешь, что на той стороне тоже готовятся, не спят.