Двубор едва заметно вздрогнул, резные рукояти мечей чуть разошлись, сошлись по-новой. Теперь, когда понятно, что это за рукояти, Мечислав улавливал малейшее их движение. Хорошо, с воевод взял клятву крови не болтать о полусгоревшем трупе. Да они и сами не решились бы о таком проговориться: кому охота смотреть на армию, столкнувшуюся с непостижимым? Так можно вообще без воинов остаться. С хаканом договорились о сдаче без боя, что вызвало ропот в его стане. _Читай на Книгоед.нет_ Пришлось и Данзану придумывать сказку о том, что на самом деле сдался Мечислав и даже решил откупиться обозами с зерном. И ещё дань пришлёт. Нет, не серебром, зерном — оно сейчас степному народу куда нужнее. И раджинцы все свои припасы отдали, за что получили почётное право уйти восвояси, при оружии. А тем, кто видел жуткую находку, пришлось намекнуть на древний обычай укорачивать язык вместе с головой.
После долгого раздумья сотник повернулся к Мечиславу, попытался улыбнуться. Получилось премерзко.
— Мои люди меняют лошадей на заставах. Двигаются быстрее ваших гонцов.
— Ах, да! Я и забыл… — Мечислав заинтересованно потёр подбородок. — Двубор, а скажи…
Мысль показалась дикой, неумной, опасной и чужой. Но всё-таки продолжил:
— …а можно заключить с вашими караванщиками договор? Насчёт застав? Если надо, лошадей у степняков купим, конюшни расширим, с сеном поможем. Это же всем выгодно — быстрые вестовые?
Двубор запрокинул голову, рассматривал потолок, шарил глазами по комнате.
— Надо поговорить с Отцом. Возможно, придётся пересмотреть дорожную плату.
— В вашу сторону.
— В нашу.
Глава четвёртая
Вторак не пошёл в баню, как всегда делал по-возвращении. Быстро разделся на заднем дворе, приказал вылить на себя ведро холодной воды, растёрся до красноты, потребовал ещё два ведра и, наскоро надев свежий балахон, не подпоясавшись, двинулся в комнату Миланы. Все ожидали, что выгонит повитуху, но та лишь несколько раз выбегала за чистой водой. Растревоженные домочадцы толклись у двери, шептались, словно их присутствие могло что-то изменить. Иногда растопник сурово поднимал палец к потолку, все затихали, но, кроме невнятного глухого бурчания волхва, ничего разобрать не могли. Иногда появлялся Мечислав, но увидев у двери толпу челяди, делал вид, что идёт мимо. То к княгине Уладе идёт, то к Саране заглянет. Третий раз собирался было свернуть в комнату к Брусничке, но передумал, подошёл к народу, шёпотом всех разогнал по делам, растопнику посетовал, что холодно, поварихе — голодно, остальным — грязно и пыльно. И паутина вокруг.
— Дык, может чего надобно будет? — спросила повариха.
— Надо будет, пришлём. Накажи робятам бочку прикатить и воды натаскать. Если и сейчас роды до срока, воды много потребуется.
После драки за город осталось много сирот. Поначалу их разобрали по семьям, но было видно — тянут с трудом. Мечислав велел селить их в барраках и отдал на обучение Тихомиру. Тот хмыкнул в бороду, пробормотал «гвардейцы» и пошёл собирать по хатам да землянкам. Некоторые отдавать не хотели — привыкли, но воевода прекрасно знал, что значит это «привыкли». Бегает по дому мальчишка, по хозяйству — все на нём. А платы — миска жиденькой похлёбки из свиного корыта перед сном. Пришлось напомнить о княжьей воле и обещать встречи раз в неделю. Тут и стало понятно, кто влюбился в сироту, а кому лишь робёнок требовался. Больше половины отказались, сославшись на бедность. Корми его, бездельника, раз в неделю, как же, нашли дураков.
В тереме князя робята прислуживали посменно, караульно, чувствуя особенный почёт и долг перед Мечиславом. Тот старался выглядеть строгим и неразговорчивым, порой даже властным и придирчивым, но в глубине сам ощущал, что свой долг перед ними не оплатить за всю жизнь. Тридцать сирот — не так уж много для князя. Тридцать полных сирот для города после битвы со степняками — совсем чудо. Если не считать тех детей, что погибли вместе с родителями. Их — не спас, не уберёг.
Глядя на него, Улада взяла на хозяйство и рукоделие сиротиночек — девочек. Для них к терему пристроили небольшой домик, что почти сразу украсился резными ставенками и крылечком, да петухами на коньке — подарок плотников. Мечислав заходил пару раз, видел шитые занавески на окнах и вязаные нитяные скатерти на столах. Восемнадцать девочек, старшие приглядывают за младшими. Лишь иногда появляется Улада, помогает с нехитрым бытом, учит готовить и рукодельничать: расшивать и собирать себе приданое, бережно складываемое в стоящие вдоль стены сундуки. Уютно.
Теперь уже отказавшиеся начали просить детей обратно, смекнули, что к чему, князь лишь пожал плечами — неволей никого не держим, кто хочет — пусть идёт. Двое мальчишек и почти вошедшая в пору девочка ушли, но не прошло и недели — вернулись. Стегать розгой по делу, за провинность, как делает Тихомир — одно, а выносить нелепые побои от хозяев дома — совсем другое. Улада тоже, чего уж там, даст напёрстком по макушке, чтобы не вертелась и слушала, но, чтобы — пнуть, проходя мимо — никогда такого от неё не бывало.
Мечислав стоял у окна в конце коридора, смотрел на внутренний двор, вспоминал последние месяцы. Порой и не поймёшь — где потеряешь, где найдёшь. За последний год воспоминаний набралось на полжизни, какой месяц ни возьми — что-то происходило. Не по войне, так — по хозяйству.
Обер Эб уехал в Меттлерштадт, получил расчёт и вернулся — строить Броды. Посмотрел на горбатый мост через Пограничную, восхитился хинайскимим строителями и начал пихать дуговые пролёты к месту и не к месту. Все окна — полукруглые и стрельчатые — даже на верхних этажах. Хинайцы впервые увидели — хохотали. И кто насмехался? Ладно бы их главный, так нет — тот лишь пожал плечами — мало ли, может им так нравится. А смеялись обычные работяги: кто же ставит арочные окна выше первого этажа? Какие такие нагрузки испытывает стрельчатое окно на третьем поверхе? Эб, не моргнув глазом, велел строить башенку в княжьем тереме. Вроде, как перехитрил притихших хинайцев, но с тех пор арки строил только на первых этажах, по назначению. Быстро учится.
Хинайцы отстроили себе слободу к западу от Брод, да какую-то причудливую — крыши гнутые, коньки резные. По утрам собираются в просторном внутреннем дворе главного здания — доме начального строителя. Князь порой видел с башенки, как встают ровным квадратом по утрам и вечерам, пляшут что-то, медленно, немыслимо выворачивая суставы и становясь в невозможные для обычного человека позы. На вопрос Мечислава, главный ответил — традиция. Разогревают мышцы, разгоняют кровь. Гимнастика такая для связи с родиной. Чигун. И Лунцюань.
Где бы князю такую гимнастику найти, чтобы не терять связи со своей родиной? Или теперь у него родина — вся земля от Озёрска и Меттлерштадта до Бродов? Где-то родился, где-то — учился.
А ну его, начнёшь думать, мозгов не соберёшь. Погладил шрам на макушке, усмехнулся. В бою, всё-таки проще.
Пришли гонцы из Полесья — земель к западу от Бродов. За Полесьем — Дмитров, где княжит Четвертак. Гонцов наверняка нагнал Гром: хотел связать дорогами Степной Торговый Путь из Хиная с Дмитровым напрямую, без посредства Меттлерштадта. Хочешь-не хочешь, пришлось подписать соглашение о мире и торговле. Соседи, всё-таки. Хорошо, хоть эти женить не стали. Оказывается, князь Полесский — тоже дальняя родня, по матери. В смысле — Ждана из тех дремучих лесов к Миродару приехала. Как выяснили, сразу поставили печати и сдвинули кубки: ни к чему родне родниться. А дороги — чего уж там — пусть будут. Дороги ещё никому не мешали.
***
Сзади скрипнула дверь. Мечислав обернулся, увидел десяток зевак, что не заметил в своих раздумьях. Те тоже молчат, не отвлекают. Как и проскочили, проныры. Вторак вышел уставший, утирает лоб тряпицей, балахон на груди и подмышками — мокрый от пота, лицо озабоченное. Народ расступается, даёт пройти, смотрит с тревогой и надеждой. Заслужил ли князь такую любовь?
Вторак поймал взгляд Мечислава, указал пальцем на витую лестницу к башенке. Князь кивнул, взялся за ручку двери, пропустил волхва вперёд. Заходя, глянул на людей, те стоят потерянные, смущённые. Истопник опомнился первым, загрёб руками чуть не всех, потащил вниз, по домашним делам. Бабы, дурьё, всхлипывают, словно уже хоронят княгиню Кряжинскую. Хотелось дать пинка, чтоб кувырком и с криками.