Гром вспомнил: именно этими словами убеждал Вьюгу нести недозрелые яйца. Стало быть, пришло время отдавать долги. Что ж, по древним записям видно: не было на всей земле Змея, чтобы отказался платить по счетам. Ни к чему портить традицию. Если, конечно, Змеевы летописцы не вымарывали неприятные страницы истории.
Чёрное тело поднялось над гнездом, расправило крылья, морда повернулась к закату. Глаза неотрывно смотрели на кровавое солнце, что наполовину спряталось за виднокраем. Марево с облаками разнесли кровь почти на весь земной круг. Лишь восток, словно младенец, слегка покрылся розовым румянцем.
— Ты права, жена. Если боги решили, то и думать незачем! Буду ссорить местных с хинайцами!
Гром, вопреки давней хулиганской привычке нырять к подножию, подпрыгнул, мощно захлопал крыльями. Сделал вокруг гнезда пару оборотов по-нисходящей, и, набрав скорость, полетел на закат. В Меттлерштадте ссориться с хинайцами будет проще всего: страны — дальние, обычаи — разные, знай себе — разделяй и властвуй.
И подлетев к ближайшему тракту, понял молчание богов. Не поверил глазам, потратил ночь, облетел ещё несколько дорог, убедился.
Люди решили всё сами. И за него, и за богов.
часть третья
Спи дитя.
Не бойся.
Спи.
(Густав Меттлерштадский. «Слово о Мечиславе…»)
Глава первая
Белый наст ещё не окреп на дорогах, не набрал той толщины, что окончательно на всю зиму спрячет землю от колёс и ног. Нет-нет, да провалишься по щиколотку в проталину, сполна хлебнёшь обутком с обмотками дорожной каши. Это, если ты человек. А если змеёныш, выкормыш Грома, хлебнёшь каши башмаком, ибо обмотки тебе заменяет мягкая чешуя. Всё прибыль — не надо во время привалов сушить над костром длинные тряпичные полосы.
Со стороны змеев свистоязык кажется бедным. Пожалуй, только меттлерштадские горные пастухи могут оценить богатство оттенков и вычурность рулад, исполняемых трёхлетками во время разговоров. А если вспомнить, что они способны издавать неслышимые людям звуки — любой человеческий язык покажется сухой ржаной коркой в сравнении со свежим пшеничным караваем. Впрочем, ржаная корка, да с подсолнечным маслом, да с крупной солью способна заткнуть за пояс иной печатный пряник. Смотря, что ей закусывать.
— Притомились, братья, — высвистел десятник, завершающий колонну телег. — Всех разговоров — о еде. Привал!
Весёлый гомон караванщиков, суетливая возня в прилеске, треск сушняка, удары кресала, запах первого дыма — что есть привал, если не великий дар богов вечным путникам, будь ты человеком или змеёнышем? Много ли наотдыхаешься в Башне: приехал, переночевал, развернулся — побрёл обратно. Караваны с товарами теперь собирают так быстро, что не успеваешь толком выспаться. Потому семеро и слегли прямо в крытых повозках. Ещё трое — жгут костёр, готовят похлёбку. Поедят, разбудят братьев. Пока те ужинают и собирают лагерь — вздремнут. Ну и часть пути тоже, пока не растрясёт. Скорее бы уже на сани перейти.
На дорогах сейчас спокойно, охрана превратилась в обычных погонщиков. К хинайским купцам за последнее время привыкли: те всегда сторонятся, улыбаются. Даже сейчас несколько караванов, не желая мешать, встали на привал чуть дальше в лес. Знают — тракты оплачены серебром. Хинайцы тоже платят за дорогу, но караванов у них больше, плата — меньше, хотя на круг получается так же. Зато их товары — дешевле, отчего приток прибыли в Змееву гору несколько поиссяк.
Сотники в башнях думают, как исправить такой неожиданный перекос, быть может, сам Отец что-то в голове держит.
Со стороны леса степенно вышли десятков пять хинайских караванщиков. Широкие мечи — на поясе, опасаться нечего. Нет таких умельцев, чтобы опередили змеёныша в скорости выхватывания оружия. Не было, успел подумать десятник перед смертью. С тремя уставшими дежурными хинайцы справились так быстро, что укрывшиеся в повозках едва опомнились. Выскочили ошеломлённые — что это такое случилось, как такое возможно? Неверяще смотрели на трупы братьев, этого мига вполне хватило раскосым торговцам, чтобы подбежать вплотную.
Зря, ох — зря! Распахнулись чёрные крылья полами плащей, взмахнули, опираясь на воздух, выскочили из рукавов короткие клинки. Невысоко способен взлететь недозрелый змеёныш, локтей на десять, но он-то — способен! Да и противников слишком много — мешают друг другу, вынуждены нападать по трое-четверо. А в выносливости мы с вами ещё поспорим!
Остра хинайская сталь. Вышедшие на бой раскрутились так быстро, что приземляющиеся змеёныши едва не остались без ступней. Но хинайцы и не думали рубить — они всего лишь защищались от атаки сверху. Между них выбежали другие, более кряжистые, медлительные, с копьями, чьи древки гнулись, словно верёвочные. Насколько же усилит такое древко силу удара?
Додумать воин не успел — не такие уж и медлительные оказались копейщики. Обман раскрылся лишь в бою: древко умудрялось отбиваться от обоих клинков змеёныша, да ещё и не подпускало на расстояние удара. Несколько мгновений копейщик пытался пробить оборону караванщика, громко крикнул, первый ряд хинайцев подпрыгнул, улетел за своих товарищей, в бой вступил второй. Эти вооружены мечами, как и сами змеёныши. Вообще, похожи в бою. Ну, может быть — чуть медленнее. Но быстрая смена противников не даёт приспособиться, понять рисунок боя, схему атаки.
Семерых, что ударили третьими, зарубили почти сразу — совсем молодые, движения угловатые. Да и оружие они выбрали неудачное — по два клевца с короткой ручкой. Не уследили, как змеёныши способны «удлинять руку», расправив дополнительный сустав. Толстые стёганые балахоны хинайцев скрывали обшитый бронзовыми бляхами кожаный доспех, но разве это защита от Змеевой стали? Впрочем, не обошлось без ущерба: крайний слева змеёныш получил глубокую рану выше колена. Отчаявшийся хинаец кинулся на верную смерть, достал-таки клевцом. На змеёныша, словно стервятники — пока не опомнился, кинулись сразу четверо с разным оружием. Один упал сражённый в спину — не расчитал, подставился под удар.
Хинайцы менялись, теряли людей раненными и убитыми, пытались зайти с боков и со спины, пятеро оставшихся змеёнышей встали в круг — так их не пробить никакими копьями, тем более что бойцы нашли слабое место в этом диковином оружии. Узловатое древко легко расщепляется вдоль на узкие полоски, после чего превращается в неприятную, но безопаснюу метёлку.
Из чего же слеплены эти хинайцы? Совсем не устают? И почему шестеро отбежали к костру?
Последнее, что увидели змеевы караванщики — раскручиваемые над головой хинайцев горящие глиняные горшки.
***
Никогда не получается так, как задумали. Хинайские бойцы должны были атаковать Змеевы караваны одновременно — только так можно добиться преимущества внезапности. Тем более, сколько ни тренируйся, как ни выворачивай суставы, меряться со змеёнышами в силе — чистое самоубийство. Против десяти сопровождающих выходило до сотни хинайцев. Хотели выставить вдвое больше, не успели, сильно спешили.
После того, как Дядюшку Хэя отозвали в монастырь, стало понятно — древние свитки не лгут. Лун и вправду могут вынашивать детей в несколько этапов. И лишь созревшее яйцо, отлежавшее в утробе матери полный год, да ещё сто лет высиживаемое в гнезде, способно дать настоящего Лун. Благо, северный варвар, степняк, попросил знаний. Если бы не он, неизвестно, как бы оно могло повернуться: не упустили, вернее — не запустили. Или, ещё вернее — не окончательно запустили. Но, потери, потери…
Вести с дорог не радовали — половина Змеевых караванов отбилась от хинайских атак. Недоучки, чего уж там. Хинайский воин обучается воевать с глазу на глаз, пока сообразили закидывать змеёнышей горючей водой, полегло много воинов. Дал бы Император ещё лет пять — итог мог стать не таким плачевным. Воинов почти не осталось, теперь можно надеяться только на местных наёмников. А они даже на десятую часть не могут противостоять не то, что Лун, но даже его недоношенному отродью. Благо, Мечислав, разославший гонцов в княжества, смог убедить Грома, что ничего общего не хочет иметь с Четвертаком, отправил на переговоры в Дмитров волхва. И тот согласился: оба они — жертвы Грома, у обоих к нему счёты. На горло себе князь наступил, а послушал старого Хэя.