— Привет тебе, — просто сказала девушка. — Мое имя Вири. Дедушка сказал, что теперь ты будешь есть сам.
Халеф едва не застонал от стыда. Значит, это она кормила его все эти десять недель. Кормила, убирала… ему было ужасно неудобно. Сильная рука девушки приподняла его плечи, и Халеф, напрягшись, сумел сесть на постели.
— Меня зовут Халеф, — сказал он как можно приветливее. — Наверное, я скоро буду ходить. Может быть, уже сегодня.
— Может быть, — улыбаясь, согласилась Вири.
Она говорила на его языке с мягким, незнакомым Халефу акцентом.
К вечеру он действительно встал. Шатаясь, цепляясь почти бессильными пальцами за стены, Халеф добрался до туалета в дальнем углу на удивление обширного дома, а потом, отказавшись от помощи Вири, выполз на улицу. Бурк что-то делал у двери угольного сарая. Завидев белого как мел, но счастливого Халефа, он одобрительно хмыкнул и усадил юношу на скамью под деревом с красными цветками.
— Все будет нормально.
— Когда я… вспомню? — щурясь от обилия закатного солнца, спросил Халеф.
— Этого я не знаю, — развел руками Бурк. — Ты остался человеком, а это сейчас главное. Некоторые куски твоей памяти все еще закрыты от тебя червем, и может потребоваться довольно много времени, чтобы ты вновь обрел над ними контроль. Я видел случаи и похуже.
— Какая это страна, судья Бурк? Это Саарел?
— Да, северная область. Солдаты нас не трогают, а ваши так далеко, что мы уже и забыли про них.
— Здесь все так хорошо говорят на языке Сыновей?
— Некоторые. — Бурк нахмурился и, достав из кармана куртки костяную трубочку, принялся набивать ее каким-то белым порошком, который он хранил в мешочке на шее. — Здесь есть несколько семей беженцев… родители Вири тоже жили когда-то у вас.
— И она тоже?
— Она родилась здесь. Я обучил ее нескольким языкам, тут это может пригодиться. К тому же несколько ее сверстников по-прежнему говорят на языке своих предков.
— Я должен вернуться в Страну Верных, — устало произнес Халеф, понимая, что это почти невозможно. — Мне нужно встретиться с представителями местных властей. Может быть, они помогут мне связаться…
Бурк покачал головой.
— Это невозможно. Уж не думаешь ли ты, что кто-то станет помогать тебе перейти через тщательно охраняемые границы? К тому же отсюда ты можешь добраться только до Солдат, и никуда больше — а уж они-то, как ты понимаешь, не станут возиться со Светлым. И вообще, местная власть, — это, в сущности, я. Здесь, на севере, нет ни наместников, ни военных. Только выборные судьи да окружной мытарь, вот и вся власть. Наш люд не очень-то позволяет руководить собой.
Халеф кивнул.
«Мог бы забрести и к Солдатам, — подумал он, наблюдая, как старик тщательно раскуривает свою загадочную трубочку. — Тогда — конец, причем, наверное, сразу. А может, помучился бы… Но вот что странно… если представить себе карту, то получается, что я брел с севера. Что, интересно, я мог там делать? Мы вылетели из Саммерна. Кто мы? Куда мы летели? Нет… нет, ничего не помню».
Зрачки старика сузились, и он посмотрел на своего гостя странным, долгим взглядом.
— Ты можешь помолиться, — сказал он. — Циновку тебе даст Вири.
Утром он проснулся, уже не чувствуя ни вчерашней ломоты в теле, ни неприятной рези в глазах. За окном сияло радостное весеннее солнце. Бен Ледда соскочил с кровати, сделал несколько дыхательных упражнений и решительно отправился на поиски Вири: ему отчаянно хотелось есть, а этом доме, как он понял, завтракали и обедали без намека на каой-либо распорядок.
Девушку он застал на кухне. Вири топила углем большую белую плиту и одновременно помешивала вкусно пахнущее варево в кастрюле.
— Голоден? — просто спросила она. — Иди пока умойся, грибы будут минут через двадцать.
Ополоснув под горячим металлическим цилиндром лицо, Халеф вышел во двор. Из конуры рядом с воротами на него дружелюбно глянул огромный серый пес. Юноша позвал его, и собака, потягиваясь всем телом, не спеша выбралась на свет.
— Ну, старина, — пробормотал Халеф, почесывая густую шерсть на шее животного, — как у нас дела?
Псина зевнула, лениво помахала хвостом и улеглась возле скамьи. Где-то в глубине дома раздалось низкое гудение. Халеф прислушался: он готов был поклясться, что это электрогенератор. Вчера, все еще чумной после многодневного пребывания в коме, он не обратил внимания, чем и как старый судья освещал свое жилище.