– «Кронг» уйдет в то утро, когда бен Харра доложит нам о готовности. А мы, – голос Аифа стал твердым, как желтый драконий клык, украшавший верхушку его митры, – а мы встретим пророчество во всей силе своей Верности!
Сыновья молча склонили головы. И ни в одном из них не проснулись страх или жалость к самому себе.
Глава 2.
Мокрая метель, наотмашь бьющая по лицу, едва не валила его с ног. Близились сумерки, и он знал, что должен дойти до лесного массива, синевшего на юге – впрочем, через проклятые стрелы влажного снега юноша плохо различал его контуры, и уж тем более он не был уверен, что лес находится именно к югу. Временами ему начинало казаться, что он вообще бредет по кругу, и дьявольское плоскогорье так никогда и не закончится.
Он не ел уже двое суток. Пару ночей тому он израсходовал последний патрон на то, чтобы пристрелить небольшого серого в белых пятнах зверька; мясо было жестким, противно отдавало чем-то нехорошим, но, тем не менее, он съел его сырым, съел быстрее, чем успел пожалеть об этом. С тех пор он не встретил ни единого живого существа. Его некогда крепкий костюм превратился в мокрые кожаные лохмотья, сапоги были полны влаги, и он давно уже не чувствовал своих ног. Впрочем, ему было все равно. Днем он кое-как ориентировался по солнцу и шел, шел, шел… впереди были еще тысячи лонов.
Надежда на спасение, согревшая его в тот миг, когда он вырвался из белой хватки ледяных полей и вошел в тот первый, редкий еще лес, давно уже угасла, уступив место тупому, полубессознательному упрямству. Он брел, спотыкаясь и падая, практически не осознавая того, что где-то здесь, среди невысоких холмов заснеженной зимней степи, уже лежат дороги-зимники тех, кто предпочитает жить подальше от Сыновей, Свободных Солдат и всех прочих, претендующих на власть над телами и душами. Он не знал, что самым лучшим выбором был бы поиск такой дороги – а потом ожидание спасения. Ему было все равно.
Ветер вдруг усилился – резко, словно бы ударом. Сделав несколько шагов – каждый шаг он сопровождал долгим, протяжным стоном, – путник повалился на снег.
Он не открывал глаз. Липкие, отвратительно холодные струи хлестали его по лицу, крупные снежинки быстро таяли, но на место им немедленно приходили новые. Несколько минут спустя он почуствовал, что лицо покрылось слоем снега. Тогда юноша зашевелился, машинально провел по нему рукой и попытался сесть.
В это мгновение небольшой холмик, на который он упал, начал шевелиться.
Сперва юноша не осознавал происходящего под ним. Он забеспокоился лишь тогда, когда ощутил, что скатывается куда-то вниз… он открыл глаза и поднялся на четвереньки. То, что он увидел, показалось ему кошмаром, на какое-то мгновение в разом прояснившемся мозгу возникла уверенность, что он уже умер, и теперь, на пороге вечности, его встречает один из демонов Бесконечных Путей.
Но это было не так. Он понял, а поняв, с воплем подпрыгнул и выхватил из-за пазухи нож.
Кошмарная змеиная голова, слабо светившаяся двумя парами узких жемчужных глаз, резко качнулась вслед за ним. Юноша ударил ее ножом – раз, другой, потом замолотил, как пулемет, яростно, плохо разбирая, куда и как он попадает. Метельное плоскогорье разорвал тонкий, полный боли и ужаса, визг. Тело юноши взлетело в воздух, теперь снежный червь целиком выпростался из своей засады, его кольца принялись мять и ломать тело непокрной добычи. В унисон с червем закричал и юноша…
Ранним утром, когда кроваво-красный диск далекого солнца еще не успел целиком выбраться из-за холмов, возле огромной лужи желтой крови остановилась машина. Чаф-чаф-чаф, сказал ее двигатель. Чаф-ф… чаф-ф… обороты упали до минимума, теперь из высокой трубы тянулась лишь тоненькая струйка черного угольного дыма.
В прямоугольной, грубо сваренной рубке распахнулась дверь, явно снятая с какого-то более сложного и утонченного аппарата.
– Червяк, – уверенно произнес хриплый фальцет. – Вылазь, Канда, смотри-ка – червь! Я думал, их уже всех у нас извели, а тут, вот, пожалуйста. Дела-а… кто ж это его? Неужто опять фурканы проснулись, а?
– Какие, к Орму, фурканы! – возразил ему другой. – А ну-ка…
Над изуродованной головой снежного червя склонились две фигуры, закутанные в плотные меховые куртки.
– Вот его кто угандошил, – задумчиво объявил Канда. – Откуда он тут, интересно, взялся? Явно не из наших. И не Солдат. А ну, Лопе, переверни-ка его на спину.
Хриплый Лопе наклонился над изломанным трупом, что лежал, наполовину занесенный снегом, меж свернутых в смертной муке колец гигантского снежного червя. Правая рука неизвестного смельчака сжимала рукоять странного кинжала, который был до упора вбит в один из глаз зверя – в последний. Казалось, умирая, человек зацепился за своего врага, чтобы не провалиться в одному ему видимую пропасть.
Лопе бесцеремонно извлек до странности легкое тело из застывших объятий хищника, перевернул его на спину и внимательно вгляделся в запавшее лицо молодого парня.
– Да это Светлый! – воскликнул он. – О-орм, да он жив!
– Жив!? – поразился его спутник.
– Да, дышит. Давай занесем его в кабину. Если парняга умудрился с одним ножом завалить червяка, значит, закалка у него что надо. Может, и довезем до поселка. Старому Бурку понравится такой подарок. Если парень выживет, Бурк, может, выдаст за него свою внучку.
Канда поглядел на Лопе нехорошим взглядом, но возражать не стал. Мужчины легко забросили раненого в уютное меховое нутро своего снегохода, вновь зачихал паровой движок, скрипнули, разворачивая машину, бортовые редукторы, и через мгновение мокрый снег, вылетевший из-под широких гусениц, почти скрыл следы недавней битвы.
В дороге Лопе кое-как осмотрел раненого, и с облегчением убедился в том, что большинство костей целы. Истощение юноши, говорившее о том, что он проделал огромный и нелегкий путь, изумило охотника.
– Откуда ж он тут, к Орму, взялся-то? – удивленно просипел он. – Разве что с самолета разбившегося… но разве у этих хреновых Сыночков остались самолеты? Рули, Канда, поживее: чую, Бурк сегодня отсыплет нам грибов по самые уши…
Час спустя снегоход уже шел по извилистым улочкам небольшого селения, стоявшего на берегу реки. Лопе глазел по сторонам, нетерпеливо созерцая добротные каменные строения, над которыми сизо курились утренние дымки печей, и все подгонял своего приятеля. Наконец Канда свернул в какой-то тупик, убавил обороты.
– Я сейчас, – пробормотал Лопе, выскакивая на улицу. – Эй, Бурк! – замолотил он в ворота чьей-то зажиточной усадьбы – из-за ворот виднелся ладный белый фасад высокого кирпичного дома, – Эй, почтенный Бурк, отворите, эт я, Лопе Красус, эй!
В ответ ему пронзительно залаяли собаки.
Калитка наконец распахнулась.
– Красус? – на Лопе неодобрительно – спросонья – смотрели круглые глаза высоченного старика в домашней жилетке мехом вовнутрь, под которой виднелась белая железная цепь с синим камнем. – Ты что, отмерз, парень? С утра грибов решил, что ли…
– А и грибочков можно, – весело подмигнул старцу Лопе. – Подарок у меня для вас, почтенный, первый класс подарочек, ага. Извольте уж глянуть, а потом и о грибках поговорим.
– Да что за подарок такой на рассвете? – возмутился Бурк. – Что ты, болван грибной, мелешь-то, а?
– Да вы гляньте только, гляньте, – заскулил Лопе, вытаскивая старика за ворота. – Гляньте, говорю!
Забравшись в кабину снегохода, почтенный Бурк наконец проснулся.
Сразу.
Быстрыми, но осторожными движениями он ощупал все тело юноши, зачем-то поднял ему правое веко и внимательно всмотрелся в серый безжизненный глаз.
– Ладно, – сказал он, – давайте, заносите его в дом. А за грибами к обеду заедете, а то знаю я вас…