Похоже, мне не осталось ничего иного, кроме как наступить на горло собственной гордости и наведаться в самое сердце Нечистого леса.
– Парень истощен. Он не придет в себя еще долго. Будить его бесполезно, – наконец изрек Гаян и переложил ладонь на плечо перебежчика, накрыв ею кровоточащую рану.
Я кивнула. Что ж, не сдохнет раньше времени – уже хорошо. Он мне еще понадобится. Однажды я проявила сострадание к этой твари. Больше такой ошибки не совершу.
Когда целитель закончил с перебежчиком, я велела Ансару – правой руке Беркута – взять на руки дочь советника и следовать за нами. Михель воспринял мою идею сопровождать Гаяна безрадостно, но без охраны не отпустил, отрядив следом пятерых солдат. Сам же, окинув брезгливым взглядом тушку мирейца, велел двум ведьмакам, владеющим воздухом, доставить того в поместье.
Послушный поток воздуха, усиленный двойной мощью, оторвал ублюдка от земли, будто перышко. Мы оставили Беркута, раздающего отрывистые приказы, позади и направились к дому целителя. Наша странная процессия вызывала гримасы ужаса у редких встречных прохожих. Благо, испуганные убийством горожане разбежались по домам. Завтра же объявлю комендантский час!
Дом Гаяна расположился неподалеку – буквально через пару кварталов. Ансар мужественно тащил пухлую девичью тушку, но не жаловался. Она так и не пришла в себя, что очень волновало целителя. И меня тоже. Только бы не умерла…
К дому лекаря примыкала небольшая аптечная лавка со снадобьями, самолично сваренными Гаяном и пропитанными его магией. В городе жил всего один целитель, поэтому днем у его аптеки по обыкновению выстраивалась очередь. Чудесные снадобья неизменно хорошо помогали, отчего горожане считали Гаяна кем-то приближенным к самому Творцу.
Целитель отпер массивную деревянную дверь и посторонился, пропуская нас вперед. В просторном холле горело шесть масляных ламп, отчего тот казался уютным и… домашним. Супруга Гаяна славилась своей любовью к рисованию, поэтому на каждой стене красовалось по написанной ею картине в дорогих резных рамах.
Взяв с небольшого столика горящую лампу, целитель провел нас в правое крыло дома, где расположились палаты. Некоторых больных он оставлял под наблюдением, выделяя им небольшие комнатки. В основном Гаян принимал в своем кабинете. Ко мне же он приходил лично.
Целитель толкнул ближайшую дверь и пропустил нас внутрь скромной палаты с выкрашенными в песочный цвет стенами и небольшим окошком, занавешенным белой шторкой. У стены ютилась старенькая деревянная кровать, застеленная хлопковой простыней, уже заметно посеревшей от времени и стирок. На маленькую подушку была надета того же невнятного цвета наволочка. Ансар аккуратно сгрузил свою ношу на кровать и вышел за дверь. Я застыла у окна, наблюдая, как Гаян вычерчивает понятные лишь ему одному узоры над телом дочери советника.
– Невинна, – наконец изрек он. – Очередная невинная, здоровая и полная сил девушка. Думаю, вы были правы насчет неизвестного обряда. Если убийца околдовывает своих жертв, я готов дать голову на отсечение, что он выбирает их неслучайно и преследует свои цели.
– О целях убийцы мы узнаем от того, кого нашли в подворотне, – процедила я.
– Вы уверены в виновности этого юноши, наместница?
– Уверена. На несколько мгновений девушка пришла в себя и узнала его. Ублюдку придется рассказать все, что знает. Я своими руками вырву из него признание.
Мои слова походили на рык разозленного зверя, отчего целитель с сомнением нахмурился, но перечить не решился.
– В таком случае вам удастся поспать, Амаль Кахир, – пробормотал он. – Юноша не проснется раньше завтрашнего утра. Магия слишком истощила его тело.
– Этот сон станет последним в его жизни.
Нескладное худощавое тело, пожираемое моим пламенем, извивалось в диком предсмертном танце. Он хрипел, уже не в силах кричать. Последние мгновения жизни насильника наполнили страдание и боль. Я смотрела и смотрела, не отводя взгляда. Зверь, осмелившийся надругаться над девчонкой-подростком и получивший от нее смертельный отпор. Тело замерло в нелепой искореженной позе, и жизнь покинула юношу навечно. Меня вновь стошнило…
Я села в кровати, хрипло дыша, и провела дрожащей рукой по потному лбу. Снова этот кошмар! Творец, как же я устала! Этих снов не было так давно! Почему опять?!
Я осушила два стакана воды и задумчиво засмотрелась на деревья, которые совсем скоро неумолимо пожелтеют. Солнце уже взошло, поцеловав их верхушки золотистым светом. Массивные настенные часы показывали семь утра. Выходит, я уснула целых четыре часа назад. Надо же, сон сморил меня надолго, несмотря на злость, клокотавшую в груди, будто варево в котле. И злость эта отозвалась ужасом и болью, пережитыми в тринадцать лет. Личная преисподняя, подстерегавшая ночами долгие годы.