На обороте карточки магазина Шиба-сан записал номер своего мобильника и карточку мне протянул. Я взяла и спасибо сказала. Поискала глазами Аму (он выбрал хлыст и увлеченно его разглядывал), сунула карточку в бумажник — и, на бумажник посмотрев, поняла, что не заплатила.
— Мне заплатить надо, — говорю. — Сколько с меня?
— Плюнь и забудь, — сказал Шиба-сан, словно это — последнее, что его колышет.
Я облокотилась обеими руками о прилавок, лицо ладонями подперла и стала смотреть на него. Он по другую сторону прилавка сидел, на высоком таком табурете. Его, похоже, раздражало, что я так на него пялюсь, — глазами со мной встречаться он не хотел. Не глядя на меня, он сказал — задумчиво, неторопливо:
— Посмотрю на твое личико — садист во мне так и оживает…
— Так я ж мазохистка! Вот, наверно, ты эти мои вибрации и улаживаешь, — отвечаю.
Шиба-сан с табурета поднялся — и посмотрел наконец-то мне в глаза. Нежно посмотрел, как на щенка мелкого. Склонился — так, чтоб со мной лицом к лицу оказаться, в тонкие пальцы поймал мой подбородок и улыбнулся.
— Такая шейка… в нее иглу всаживать — это кайф будет, — сказал, а смотрел при этом так, словно вот-вот расхохочется.
— Ты больше смахиваешь на дикаря, чем на садиста, — замечаю.
— Правильно понимаешь.
Я не «дикарь» сказала, a «savage», по-английски, даже не думала, что он английский знает, так что тут он меня малость врасплох застал.
— В жизни бы не подумала, что ты это слово поймешь, — говорю.
— Ну, у меня вполне обширный вокабуляр на мрачные темы, — ответил он и улыбнулся скрытной, кривой своей улыбкой. Псих, думаю, полный псих, а от этой мысли только сильнее желание — да пусть что хочет, то со мной и делает! Упираюсь руками в прилавок. Вздергиваю подбородок Позволяю Шибе-сан касаться моей шеи.
— Эй, Шиба-сан! Хорош подъезжать к моей девчонке!
Самодовольно-глупый голос Амы просто вклинился между нами.
— Просто кожу ее смотрю. Пригодится, когда тату буду набивать.
— Ясно. — Ама расслабляется лицом. А потом мы с Амой покупаем несколько сережек, и Шиба-сан провожает нас до дверей.
Я уже привыкла гулять по улицам с Амой. У него в левой брови-три четырехграммовых шипа, а еще три — в нижней губе. И он, видно, думает, что этим не слишком из серой массы выделяется, — носит сетчатые футболки, чтоб драконья татушка видна была, а рыжие волосы с боков острижены в такой экстрим, что больше на заросший «мохавк» смахивает. Когда я Аму тогда в темноте техноклуба впервые увидела, подумала: ну и жуткий же парень! Я тогда первый раз пришла в клуб, где не хип-хоп и не транс крутят, да и в таких-то все больше с друзьями бывала, по случаю. А в тот вечер я с подружкой поссорилась — и черный парень, по-английски с жутким акцентом говоривший, уболтал меня сходить. Классный оказался клуб, только на те, к которым я привыкла, ни капельки не похоже. Музыка все незнакомая, я уже устала, сидела у бара, выпивала — и тут увидела, как Ама танцует. Очень странно. Он среди этой дикой толпы — и то выделялся. Мы встретились глазами. Он тут же подошел, а я, помню, подумала — поразительно, подобные пиплы тоже девочек клеят! Мы сначала просто ни о чем трепались… а уж потом он меня заинтересовал своим раздвоенным языком. Я, помню, на тонкий этот змеиный язык как завороженная смотрела — а теперь даже и не понять, чем он меня уж настолько приколол. Я ведь, честно, и по сию пору не врубаюсь, чего хочу от всех этих бессмысленных телесных модификаций!
Трогаю пальцами «гвоздик» у себя в языке. Как только он с зубами соприкасается, раздается тихий звон снова и снова. Боль еще не прошла, а вот опухоль уже спадает, и вполне конкретно. Ама оборачивается, смотрит мне в глаза.
— Ну, Луи, и каково оно — на шаг ближе к раздвоенному языку?
— Точно пока не скажу… Но, кажется, мне это очень нравится!
— Круто. Я так хотел разделить это чувство с тобой! — И он выдает двусмысленный смешок.
Почему двусмысленный — нет, сразу и не определить, что с этим смешком не так Может, это просто потому, что губа под тяжестью пирсов отвисает? Раньше я про парней типа Амы думала, что они по жизни только нажираются и трахаются направо-налево, а теперь понимаю — нет, совсем не все они такие. Ама добрый был, всегда — добрый, а частенько такую сентиментальную ерунду говорил, что с видом его абсолютно не вязалась… Как-то раз, помню, в комнате своей (мы только туда зашли) целовал он меня так, словно это — последний день нашей жизни… Обвивал своим раздвоенным языком «гвоздик» в языке у меня… Боль отдавалась вибрациями в теле и, как ни странно, приносила кайф. Мы сексом занимались — а я закрывала глаза и думала о Шибе-сан. О том, что он говорит, думала. Только Бог имеет право… Ну да, щас! Круто. Только Бог, говоришь? Стало быть, я стану Богом! Дыхание было тяжелым, паром отдавалось в холодном воздухе. А ведь лето на дворе стояло, кондиционеры не работали, я вся потом покрылась, насквозь взмокла… а все равно — холодно почему-то в комнате.