С работы я возвращалась в плохом настроении. На автоответчике меня ждала просьба позвонить матери, и, набрав номер, я минут двадцать выслушивала ее «могла бы уже к нам наконец приехать» и «я так волнуюсь из-за беременности Эвы».
Действительно, мне уже давно следовало позвонить младшей сестре Хелене и поинтересоваться, как у нее дела.
— Послушай, ведь у вас с Антти довольно большой дом, да? — спросила Хелена сразу после приветствия. А когда я ответила утвердительно, тут же сообщила, что они с Эвой и мужьями отправляются в небольшой круиз в Стокгольм и им негде переночевать в ночь с понедельника на вторник. — К тому же мы так давно с тобой не виделись…
Пришлось пригласить, хотя в понедельник вечером я договорилась пойти в кино со старой университетской подругой. Я отменила поход в кино. Уж очень хотелось взглянуть на огромный живот Эвы. Мне было не привыкать к тому, что родители и сестры обращаются ко мне лишь тогда, когда им надо переночевать в Хельсинки по дороге в отпуск или просят что-нибудь купить на распродаже в «Стокманне».
Я предчувствовала, какой пыткой для меня будет вечер в компании сестер и их глупых мужей. Некоторым утешением служило лишь то, что нас с Антти не пригласили составить им компанию в круизе. У Эвы с Хеленой были гораздо более близкие отношения, чем со мной. Они родились друг за другом, я же была старше средней сестры на два года. Представляю, как доставалось нашей маме, когда у нее на руках был один младенец ясельного возраста и двое в памперсах. И все трое, к великому сожалению родителей, девочки.
Из нас троих я всегда была самой шустрой и самостоятельной; родители считали, что мне следовало родиться мальчиком. А когда стала взрослой, во мне еще сильнее проявились мужские черты характера — я жила за сотни километров от семьи, мы редко встречались, и родители были в курсе только внешних событий моей жизни. Мне казалось, что я чужая и они обо мне почти ничего не знают. Но с другой стороны, что я сама могла сказать, например, о том, как себя чувствовала Эва, вынашивая своего первенца, или что думали о будущем внуке мои родители.
Наверное, я просто не умела пускать людей в свою душу. Вот и Антти заявил, что хочет немного отдохнуть от меня. Вернувшись с работы, он сказал, что решил немного один побродить с палаткой по лесам, собрал рюкзак и уехал на автобусе в Инкоо.
— Хочу забрести подальше в глубь острова и переночевать в палатке.
— A-а. Понятно, — разочарованно протянула я. — А я-то думала, что мы с тобой куда-нибудь пойдем в пятницу вечером, ведь в прошлые выходные нам так и не удалось никуда выбраться вдвоем…
Антти предложил присоединиться к нему в субботу вечером и вместе провести романтическую ночь в палатке. Он убедил меня, что Эйнштейн вполне проживет сутки без хозяев, и я согласилась. В самом начале наших отношений мы с Антти договорились, что не будем препятствовать друг другу в стремлении иногда провести время по своему усмотрению, но иногда меня безумно раздражала его установка: «Я поступаю как хочу, а ты вольна делать то, что тебе нравится».
Настроение только ухудшилось, когда под колеса моего велосипеда чуть не попала пятнистая собака неопределенной породы. Хозяин держал ее на поводке, она металась вдоль тропинки, и я чуть не врезалась, безуспешно пытаясь ее объехать, маневрируя на велосипеде. Я нервно трезвонила в звонок, стараясь привлечь внимание хозяина. Наконец он обернулся — гинеколог Хельстрем, шеф Арми. Странно: когда я приходила к нему домой, то не заметила у него никакой собаки.
— Добрый день, барышня Каллио. — Похоже, он был настроен поболтать со мной. — Что, за убийство Арми задержали ее жениха? — Он закурил трубку, с трудом удерживая на поводке собаку, которая рвалась поймать ворону, сидевшую на нижней ветке дерева. Ворона взлетела наверх, и нам на головы посыпались прошлогодние сосновые иголки. Собака истерично лаяла, натягивая поводок как струну. — Никак не могу справиться с этой тварью, — пожаловался Хельстрем. — Это собака моей сестры. Она уехала на пару дней и попросила меня присмотреть за ней.
На улице было тепло, но на докторе была теплая куртка и замотанный чуть ли не до ушей шарф. Наверное, простыл. «Что, доктор, сам себя не можешь вылечить?» — ехидно подумала я, но вслух сдержанно сказала:
— Да, возможно, Киммо сядет в тюрьму.
— Печально. К тому же жаль Аннамари. Сначала смерть Санны, теперь это…
— Да, ей сейчас трудно приходится… У Арми были хорошие отношения с будущей свекровью?
Хельстрем усмехнулся.