Придется давиться от криков по ночам – потому что забыть то, что сделала, она не в силах. И все же Дейирин не сомневалась ни на секунду, что поступила правильно. Шакалам – воздаяние. Все правильно. Больно. Мерзко.
А солнце нагло сияет, разбрызгивая огненные языки по небу, стирая грусть, прекрасное, равнодушное к человеческим дрязгам и проблемам.
Интерлюдия первая
О дружбе, вине и непростом характере наследника
Друг – это одна душа, живущая в двух телах.
Империя Льяш-Таэ, столица Съяншэс,
императорский дворец
Тишина. Прохлада. Мягкие сумерки. Там, за стенами управления суетится народ, призывно кричат разносчики газет, сверкают огнями маленькие кафе, забегаловки и рестораны, торопятся по своим делам кумушки, сплетничают даны, неторопливо готовятся к званым ужинам в своих городских усадьбах знатные господа.
Впрочем, в здании управления порядка тоже кипит жизнь, но на этом этаже тихо. Никто не решается беспокоить обозленное начальство. Обыватели занимаются своими делами и не знают, что по столице вновь прокатилась волна странных смертей – так уже было несколько десятков лет назад. Пропавшие без вести. Словно уснувшие на месте без единого следа насилия. Жестоко изуродованные. Между ними не было зримой связи, но он точно знал – есть. Только никак не получается ухватить за кончик этого проклятого следа.
Скрывать все это получалось уже с огромным трудом, и Нильяр был в ярости. Еще и Илшиарден куда-то запропастился. Обычно друг не позволял себе подобной халатности, он дневал и ночевал на службе.
Хлопнула далеко в коридоре дверь, но шагов он не услышал. Впрочем, беспокоиться не было нужды. Мужчина прикрыл вспыхнувшие ртутным серебром глаза, откидываясь на спинку кресла. В дверь осторожно постучали и, дождавшись чуть раздраженного шипения, поспешно вошли.
Высокий иршас с густыми пепельными волосами, заплетенными в тугую косу, и холодным волевым лицом коротко поклонился, дождался небрежного взмаха рукой и опустился в соседнее кресло.
Еще мгновение он старался быть спокойным, чинным, ледяным, как необходимо было по его положению и происхождению, но не выдержал, вспыхнул, тонкие губы дрогнули в сверкающей улыбке, которая впервые за долгие годы отразилась в искрящихся золотом глазах.
Нильяр дрогнул при виде того, как острые прозрачные когти царапают поверхность кресла, а по скулам ползет чешуя – никогда еще друг не терял настолько присутствие духа.
– Нашел, Нир, я ее нашел… – измученно-счастливое и тут же поспешное: – Прости, что пропал, не предупредив. Знаю, что обстановка сейчас отвратительная, но я просто не смог удержаться!
– Хорошо. – Лицо, не скрытое маской, не выдало, однако, ни малейшей эмоции. – Это все просто прекрасно. Я даже рад за тебя, мой друг… в глубине души. – Мужчина склонил голову, замерев. Вкрадчивый шепот ал-шаэ был хуже наказания. – Но это все не отменяет того, что ты, аррш, покинул свой пост самовольно! Ты! Ты забыл уже, что с тобой произошло? Безумным стать хочешь?
Нильяр понимал, что поступает неправильно, но ярость – родовая ярость, гордость, страх за близкого и злость на себя выплеснулись вспышкой Силы. Побледневшее лицо Илша, от которого вмиг отхлынули краски. Закушенная клыками от боли губа. Пальцы, беспомощно царапающие ошейник. Слипшиеся от пота волосы. Но остановило его не это, а смиренная покорность в глазах всегда несгибаемого существа. Это было настолько мерзко и неправильно, настолько напомнило тот день, что принц, дернувшись, разорвал контакт. Не выдержал, бросился к другу, легко касаясь пальцами багровых полос на шее, но, щадя его гордость, не стал опускать закрывающий шею ворот.
– Прости, – глухо, – я зарвался.
– Ничего, alli. – На бледных губах мелькнула и пропала горькая улыбка. – Я понимаю твой гнев.
– Нет, faere mio, это я твой вечный должник. Веду себя, как неуравновешенный подросток. Ты тот, перед кем мне не зазорно встать на колени.
Золотые глаза напротив вспыхнули сверкающим янтарем, обожгли теплом. Его простили.
– Тебе надо больше отдыхать, Нир, ты еле сидишь, – уже серьезно заметил иршас, не сводя с принца внимательного взгляда.
Илшиарден был, наверное, единственным существом, кроме отца наследника, кому позволено было разговаривать с ним в таком тоне. Слишком многое их связывало. Узы крепче и сильнее родственных. Друг был ближе младшего брата и сестры, ближе императора и императрицы. А он, ненавидя собственную ошибку, выместил гнев на том, кто пострадал тогда сильнее всего.