Забавляло только то, что валенки, раскупленные прошлой зимой, были наречены людской молвой в мою честь «коварьки». А это бренд, сам по себе стоящий немало. Войлочные сапоги считались моим изобретением, и ворчание восточных купцов о том, что подобная обувь им давно известна, не находила поддержки. Коварь был авторитетом, к которому можно обратиться за помощью, за разъяснением, за работой или защитой. Самоуверенные бояре, окруженные многочисленной неплохо вооруженной свитой, порой наезжали с намерением вернуть своих людей, но почти всегда получали от ворот поворот. По моим законам, а точнее пока что только понятиям, к которым все привыкли очень быстро, всякий беглый, если он только не преступник, что еще требовалось доказать, пришедший на гостиный двор и высказавший просьбу о работе в крепости, получал защиту и мог надеяться на выкуп. Я давно столкнулся с необходимостью создать более точный и тщательно прописанный свод собственных законов и правил, но все как-то руки не доходили. В крепости действительно существовали понятия, причем мною же самим попираемые в особых случаях, но большинство работников и жителей такие условия существования вполне устраивали. Все же более мягкие и более чем демократичные, нежели те, что видели крепостные у княжеской знати да бояр. Служба безопасности плотно опекала всех новых людей до тех пор, пока не убеждалась в их благонадежности, и только тогда определялся статус пришельца.
Спустившись к пристани, на сухую верфь, я заглянул в плотницкие цеха, где пара оставшихся как бы сверхурочно за какую-то провинность молодых мастеров доделывали работу.
– Доброго дня, мастер, – проговорили оба плотника чуть ли не хором, отложив топоры, демонстрируя мне пустые руки.
– Успеете до осени сделать лодку? Много ли еще работы? – спросил я, ответив коротким кивком на их приветствие.
– Делаем на совесть, мастер, как и было велено, с тройной прочностью. Доски шьем еловыми корнями, гвоздями, самой отборной древесины не жалеем. Добрая будет ладья. Вот только не возьмем в толк, мастер, как же мачту крепить? Ни заруба нет, ни подложки.
– Мачта и весла этой ладье не требуются. Сама по воде пойдет, и по течению скорей парусной, и против течения, как ни одна ладья еще не хаживала.
Услышав мои слова, тот плотник, что был помоложе, отпрянул и перекрестился, а более старший лишь довольно ухмыльнулся, уже зная, на что способен Коварь.
С того момента, как в моем цеху появилась новая, значительно усовершенствованная версия токарного станка по металлу, я смог изготовить прототип паровой машины для маленькой лодки и отдал ее в пользование разведчикам, предварительно потратив уйму времени на обучение. Для большой лодки уже был готов мощный паровой двигатель, на производство которого я потратил почти всю прошлую весну и лето. Израсходовал самое лучше железо и медь, но ни секунды не сомневался в том, что подобное изобретение себя оправдает. Используя реку как транспортную артерию, я смогу в короткие сроки сам отправиться в дальние земли, по Волге, к Каспию или к Москве и Переславлю-Залесскому для решения торговых вопросов, доставки грузов, а случись что, так и для военного десанта. С медлительностью и тщательностью корабельных мастеров я уже и не надеялся в этом году испытать паровой двигатель на воде. Тем более что уйма времени уйдет на отладку систем управления, покраску, оборудование, гидроизоляцию. В будущем эта лодка станет грозным оружием, и тогда мои владения расширятся еще больше.
Проводив меня долгим взглядом, мастера вновь принялись за работу, о чем-то тихо перешептываясь. Нетрудно было догадаться, что молодой спрашивает у старшего, как Коварь собрался двигать огроменную лодку без бурлаков и без паруса. На что тот, умудренный опытом, ему ответит уклончиво, но с гордостью, что, дескать, как повелит Коварь, только слово скажет, так и вода в реке вспять пойдет.
Я уже и не утруждаю себя разжевыванием подробностей даже для мастеров. Они привыкли не задавать вопросов, исполняют, что велено, получают свой доход, бед не знают, вот и работают под присмотром самых толковых и преданных мне людей, не засоряя себе голову смутными догадками о злом или добром колдовстве своего благодетеля. Большая загруженность многочисленными делами выработала во мне особый стиль поведения на людях.