Ее настоящей задачей будет сделать безумно счастливым Алана Лессинга, избранного Малдером главнокомандующим. И она сама тоже.
Это вполне устраивало Лессинга.
Аннелиза Майзингер отошла на второй план. После конференции в Новом Орлеане она присоединилась к Малдеру в Вирджинии, а Лессинг и Ренч были назначены на более ответственный пост в Лос-Анджелесе.
Лессинг отпустил ее. Он знал и любил Джамилу. Лиза оставалась во многом неизвестной.
Лишь позже Лессинг узнал о другом предложении Малдера, адресованном отцу Джамилы: покинуть Индию и присоединиться к одной из зарубежных корпораций движения. Лакхнау был на пути к кровавой бане. BSS Рамануджана начала обещанную общеиндийскую чистку от неиндуистов, и чистки имели тенденцию превращаться в погромы. У отца Джамилы были еще дети, кроме Джамилы. Поэтому он согласился и выбрал отдел кадров немецкого круизного лайнера на Канарских островах. У семьи там были родственники. Дипломатические паспорта и билеты на самолет волшебным образом появились, а банды Рамануджана нашли только пустой дом и соседей, которые понятия не имели, куда делись Хусайни. Джамила оставалась со своими людьми на Тенерифе ровно столько, сколько нужно, чтобы им было комфортно; затем она полетела, чтобы присоединиться к Лессинг.
В какой-то момент этого процесса он сделал ей предложение, и она согласилась.
Давка в аэропорту буквально бросила их в объятия друг друга. Она сжала его руку, но не поцеловала: все тот же ханжеский мусульманин викторианской эпохи! Он не помнил, что сказал, как они выбрались на улицу, кто забрал ее багаж или как выглядели запотевшие от загрязнений автострады на обратном пути к отелю, который партия приобрела в качестве своей штаб-квартиры в этом враждебном городе. Кадровые охранники прогнали машину через баррикады и нырнули в пахнущую маслом, гулкую тьму гаража.
Их окружали лица, руки хлопали Лессинга по плечу, другие руки тянулись помочь с чемоданами, и слова текли над ними и мимо них, неразборчивые, как ветер. Затем он и Джамила оказались вместе в большой комнате с розовыми стенами и мебелью цвета слоновой кости. Двери открывались и закрывались, кто-то протягивал бутылку, перевязанную яркой красной лентой, кто-то нагружал тонкие руки Джамилы смятыми темно-красными розами, а другие улыбались, произносили новые слова и пожимали руки. Лессинг пользовался популярностью среди этих людей, хотя и ясно дал понять, что «только там работал». Ради него — и, вероятно, по приказу Малдера — они приняли Джамилу.
Появились лица, и другие исчезли. Спустя вечность они остались одни.
Он тогда не говорил. И она тоже.
Позже наступила ночь, затем снова рассвет.
В 07:00 один из учеников Лессинга, горбоносый житель Канзаса по имени Билл Энсли, постучал в дверь с завтраком. Только тогда они поняли, что пропустили ужин. Они сидели, скрестив ноги, на смятом пурпурном покрывале и жадно поглощали тосты, яйца-пашот и фрукты. Будучи мусульманкой, Джамила не прикасалась к бекону, а Лессинг из уважения к ней не ел и своего. Холодный, жирный, жесткий, как картон, бекон был одним из ритуалов завтрака его родителей; отказ от этого не был жертвой!
Он не хотел поднимать жалюзи. Он поймал себя на надежде, что, когда он это сделает, он увидит джунгли Индоко с металлическими башнями и трубопроводами, унылый серо-зеленый пейзаж и пыльно-белое небо Индии снаружи. Если бы только Пакова и всего, что произошло потом, никогда не случилось! Ему вспомнилось отцовское лекарство от многих детских обид: «Потри, скажи: «волшебство-волшебство!» над этим, и оно уйдет». Он рассеянно помассировал переносицу.
Он поморщился и отдернул пальцы. Это было похоже на больного раком, который проснулся от сна и обнаружил, что его опухоль чудесным образом исчезла: желание-фантазия! Лессинг всегда старался быть реалистом. Посмотрите врагу в глаза; затем стреляйте, если придется.
Венецианские жалюзи с грохотом распахнулись, когда он яростно дернул их за шнур. Джамила покосилась на него в заливающем желтом солнечном свете. Прошлогодний дождь прекратился; сегодня небо было голубым — настолько синим, насколько когда-либо позволяло ему загрязнение города.
— Ничего, — неопределенно извинился он. «Просто шарю».
Джамила обладала талантом целителя. Она позволила кружевному белому халату, который он ей купил, распахнуться, обнажив гладкое золотисто-пшеничное бедро. Ее лиф, казалось, распался, обнажая изгиб груди и намекая на большее наслаждение внутри. Она наклонила голову, и ее воронова грива упала ей на плечи.