Опять запугивание.
— Этот человек. — Лессинг поднял подбородок в сторону Ричмонда. «Мне придется путешествовать с его уродливым трупом? Он хладнокровно убил мою жену!»
«Хороший.» Охранник усмехнулся. «К черту свою нацистскую суку. Этот человек был хорош. Мы отправляем его, вас, других по воздуху. В Иерусалим. Он устроил похороны героя. Ты, тебя просто похоронят!»
Таким образом, мешок с телом Ричмонда будет вскрыт в Израиле и не отправлен обратно в Соединенные Штаты. Лессинг должен был знать, цел ли черный цилиндр.
Он упал на колени рядом с Ричмондом, ударил кулаками по обтянутой полиэтиленом груди трупа и впал в притворный пароксизм горя и ярости. «Сволочь!» он задохнулся. «Сволочь!» Он обнаружил, что не совсем притворялся. «Убийца! Ты убил мою жену!» Он осторожно пощупал одной рукой бок мертвеца.
Внутри мешка для трупов он нащупал в кармане пальто Ричмонда комок, который, должно быть, был черным цилиндром Пакова-2. Оно все еще казалось твердым, но закругленные, крошащиеся углы говорили ему, что оно тоже распадается. Это не займет много времени.
Даже если бы он начал кричать прямо сейчас, они почти наверняка умрут. Он этого ожидал, но желудок все равно свело судорогами. Он боролся за то, чтобы мышцы сфинктера не расслабились.
Рассказать Иззи или нет?
Не все они были похожи на Ричмонд.
Джамила. Бауэр. Хельга. Сами Абу Талиб и его симпатичная, банальная бразильская подруга. Возможно, миссис Делакруа. Сморщенные, безглазые арабские лица были раздавлены гусеницами танков в пекарскую пыль Алеппо. Серая, неподвижная рука ребенка, торчащая из-под обрушившейся стены в Дамаске. Старуха в лохмотьях склонилась над почерневшим трупом маленькой девочки в каком-то безымянном городке Сирии.
До сих пор Лессинг был «Пустым человеком». 'Теперь он был сыт. До краев.
Он понял, что его решение принято.
Смерть следовала за израильтянами, куда бы они ни пошли; теперь пусть Он догонит их.
Он не рассказал им о Пакове. Черт с ними. Буквально!
«Поднимайся!» — скомандовал охранник сзади. «Вверх! Вверх!» Он схватил Лессинга за плечо и хлопнул его по затылку открытой ладонью. Удар был легким, но рана Лессинга сделала боль ослепляющей. Наступила тьма.
«Нет! Прекрати это!» медсестра плакала. Она добавила еще слова на иврите.
Лессинг увидел приближающуюся ногу охранника. Он подождал, поймал его связанными руками и дернул. Потеряв равновесие, солдат споткнулся и упал вперед. Лессинг использовал собственную инерцию мужчины, чтобы сломать ему лодыжку. На один славный момент он схватил винтовку охранника; затем матросы и другая охрана снова отобрали его. В него ударили кулаками, ногами и прикладами винтовок, и он упал, подняв локти, чтобы защитить голову.
Двум десантникам и трем матросам понадобилось добрых две минуты, чтобы одолеть его. Затем они избивали его еще минуты три, пока медсестра выкрикивала бесполезные протесты.
Лессинга это не волновало. Он почти не чувствовал ударов.
Наконец они сковали его по рукам и ногам, ожидая перевозки в Иерусалим.
Когда они подошли, он все еще слабо улыбался.
Он наведет на тебя все болезни Египта… И всякая болезнь и всякая язва… доколе не будешь истреблен.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
«Теперь Лессинг знал каждую трещину в полу и каждую трещинку в штукатурке коридора, ведущего к кабинету Сонни. Кирпичные стены были выкрашены в потертый красно-коричневый цвет до уровня плеч, а затем побелены до самого высокого потолка. Пол был цвета грязного красного дерева, местами густо замазанный, а там тонким, так что сквозь него проглядывало полдюжины старых пальто. Здание выглядело и пахло древним, но оно было построено только во время реконструкции после изгнания арабского населения Израиля примерно тридцать лет назад. Лессинг предполагал, что его тюрьма была частью какого-то более крупного полицейского комплекса, но никто так и не сказал, где она находится. Его охранники, два темнокожих североафриканских еврея, однажды сказали, что улица Дерех-Шехем находится совсем рядом; это означало северо-восточный Иерусалим, если ему не изменяла память.
Внутри этого лабиринта Сонни (единственное имя, которое когда-либо использовал его следователь) занимал кабинет относительной роскоши: бежевые стены, жалюзи, алые и голубые арабские ковры, фотографии усатых основателей Израиля, пара пейзажных картин, приличный стол (под неряшливой кучей бумаг и папок), серебряный кофейный сервиз, «освобожденный» из особняка в Дамаске, японский телевизор, тайваньская стереосистема, китайский видеомагнитофон и корейский проигрыватель лазерных дисков со всеми необходимыми вещами, оборки. Стул Сонни тоже был чудом хрома и искусственной кожи копарда. Даже его «гости» получили мягкие сиденья и газировку, пиво или кофе на выбор.