Шапиро молча посмотрел на него.
«Да ладно, мистер богатый либерал-гуманитарий! Ваша брезгливость воняет! Вы… и мое начальство… отдаете приказы, но не видите, что происходит! Для вас это все на бумаге, все приказы и «реализация проекта НВ, подпункт С!» Именно таким людям, как я, приходится делать грязную работу… и слушать крики. Эти крики не прекращаются, когда я возвращаюсь домой ночью. Я слышу их во сне».
— Полковник, мне придется доложить…
«Вперед, продолжать. Мое начальство знает, что я чувствую. Им все равно. По их словам, работа будет выполнена быстро и эффективно. Никакой чуши о «правах человека»; люди, которых мы допрашиваем, не евреи. Мы используем жесткие методы, вы их используете, все их используют».
«Безопасность Израиля… нашего предприятия…»
Лессинг прервал его: «Разве не в этом вы обвиняли нацистов? Серые, безликие бюрократы вроде Адольфа Эйхмана? Люди, которые должны были отправлять поезда с людьми в «газовые камеры»?
Они проигнорировали его. Шапиро судорожно вздохнул и посмотрел на израильтянина с глазу на глаз. «Государство Израиль не было построено путем подставления другой щеки. Полковник! Мы, евреи, работали ради этого, мы жили ради этого и умирали ради этого. В процессе мы заставили многих наших врагов умереть из-за этого. Мы сделали это, потому что в противном случае нас бы уничтожали дюжину раз на протяжении всей истории… в Египте, Вавилонии, Персии, Риме, средневековой Европе, России и нацистской Германии!»
Лессинг попытался сказать что-нибудь о «явной судьбе» и «Избранном народе», но стражник поменьше благоразумно ударил его дубинкой по ягодицам. Это задело.
«Вы, американцы!» Сонни стукнул кулаком по облупившейся цементной стене. «Так легко говорить о «мы, евреи!» Так просто посоветовать нам, что надо делать здесь, в Израиле! Я рад, что я всего лишь прославленный полицейский!»
Лицо Шапиро было закрытой дверью, невидимой и неисцеляющейся. — Вы слишком долго находитесь на своей работе, полковник Элазар. Просто добудьте соответствующую информацию у этого заключенного. Мне не нужны никакие лекции».
«Отлично. Согласен, блин. Но ты пойдешь с нами. Это у тебя есть разрешение.
«Я отказываюсь, у меня нет».
«Время? Я думаю, что да. Хоть раз кто-нибудь из вас, офицеров-солдат, увидит, что происходит, когда вы отдаете приказы! Сонни щелкнул пальцами в сторону своих охранников. Тот, что повыше, отступил назад, чтобы проводить мистера Шапиро вниз по ступенькам.
Коридор внизу лестницы выходил в длинный коридор, с обеих сторон которого стояли безликие двери, выкрашенные в черный цвет. Лессинг отметил камеры и шпионские устройства: за всем, что двигалось в этих нижних регионах, следили. Сонни прошел половину коридора и заговорил в решетку возле одной из дверей.
«Экскурсия?» — спросил Лессинг. «Теперь ты покажешь мне стойку, винты с накатанной головкой, электроды, ножницы для шариков?»
«Это не мой выбор, Алан! Мы… я не садист.
«Как только гость заговорил, вы собираете его обратно и оплачиваете счет в отеле, пока он выздоравливает? Бесплатные напитки? Питание на дому? Билет в оперу?
«Вы не какой-то арабский террорист, какой-то «борец за свободу» с блестящими глазами».
«Если бы я был прав, пытки были бы приемлемыми?»
Шапиро зарычал на него. «Израиль окружен врагами, даже после столетия войны, после победы над всеми своими врагами… даже после Пакова! И есть Холокост. Это никогда не должно повториться».
«Где был «Холокост»… как вы говорите».
«Видеть?» — вскрикнул Шапиро. «Видеть? Я же тебе говорил! Он проклятый нацист!» Он выглядел почти ликующим.
Комната за дверью была примерно двадцать квадратных футов. Его стены представляли собой бетонные блоки, выкрашенные в белый цвет, а пол — тусклый, упругий коричневый пластик, приглушающий звуки. Медсестра в униформе, приземистая темноволосая женщина лет пятидесяти, положила книгу и поднялась из-за стола у двери.
В центре комнаты, частично скрытый за кучей машин и консолей, стоял наклоненный металлический стол. Над этим, как какая-то футуристическая виселица, торчал штуцер для внутривенной капельницы. На табло на посте медсестры мигали огни, и экран монитора ЭКГ проливал пустой зеленый свет на фигуру в белом, лежащую на столе. В воздухе раздался высокий, едва слышный, свистящий шепот.
Лессинг посмотрел. Он ничего не мог с этим поделать.
Босые ноги торчали из каждого нижнего угла стола. Лодыжки были обернуты эластичными мягкими пластиковыми ремнями Ty-Do, которые удерживали ноги в неудобной форме буквы «Y». Трубки выходили из толстого подгузника над пахом и исчезали в отверстии на блестящей поверхности стола. Мягкий пояс, похожий на пояс японского борца сумо, пересекал живот заключенного. Над ним грудь мужчины, покрытая черной шерстью, была выбрита тут и там, чтобы можно было прикрепить устройства наблюдения. Руки жертвы, широко раскинутые под углом и связанные, как и его ноги, торчали над верхним краем стола. Руки представляли собой бесформенные комочки, пальцы раздвинуты ватными дисками. Голова представляла собой приглушенный шар, безликую сферу из бинтов, трубок, проводов и датчиков. Качающиеся фонари и хромированные машины свисали с выдвижных рычагов над головой, их холодный блеск был более устрашающим, чем любой средневековый инструмент пыток.