«Ты боишься, не так ли? Боишься мужчин? Боишься меня? Или, может быть, вы ненавидите мужчин. Видит Бог, я не могу винить тебя. Но я не мужчина, мэм! Я Алан Лессинг. Миллион гнилых яблок не испортит всех в бочке!»
«Нет… да. Ничего не могу поделать». Она подняла подбородок и посмотрела прямо на него. Тогда он восхищался ею. Он любил ее. Столкнувшись с невыносимым, она впала в афазию и погрузилась в собственный внутренний мир. Она не сдалась. Она не сломалась. Аннелиза Майзингер могла согнуться, но не сломалась.
«Ой, заткнись!» — вскричал он в отчаянии. «Что я должен сделать… сказать? Я не могу стереть тот ад, который тебе пришлось пережить! У меня нет волшебной палочки… как бы мне хотелось! Я не могу заставить тебя доверять мне. Я знаю, что вы видели психиатров и терапевтов… знахарей, которых хватило бы, чтобы собрать психушку! Если они не смогли помочь тебе, то как, во имя Бога, я могу это сделать? Как мне заставить тебя увидеть меня… не обидчиком, не насильником, не дьяволом, не человеком? Только я, Алан Лессинг?
Она закрыла лицо руками и распустила свои темно-русые локоны. Ему это напомнило кого-то другого: запах сандалового дерева, вспышку ледяной голубизны. Он сердито покачал головой, как лошадь, укушенная мухой.
Он не смел взять ее на руки. Терпение!
— Ты… Алан… ты… — простонала она.
«Да, я. Алан Лессинг. «Мистер Картофельная грядка», как назвал меня Ренч после того, как я вернулся домой из России. Ему отчаянно хотелось, чтобы она улыбнулась.
«Вы: никакой сделки». Она улыбнулась; Между ее пальцами он мог видеть, как уголки ее рта приподнялись. «Алан Лессинг: ничего… никого… зря потраченный талант».
«Верно. Большой и неуклюжий. Переваливается, как носорог, поет, как утка.
Она тихо хихикнула; к ней возвращался контроль. «Да ты. Закрепился в подростковом возрасте. Никогда не рос. Не могу относиться к близости. Плохое детство. Секс ограничивался сексом в кино, сексом в машине и стуком в кустах после выпускного бала». Должно быть, она подхватила эти вещи от одного из его врачей. Или из Восемьдесят Пятого! Какой-то ублюдок слишком много говорил.
«Большое спасибо! Я даже никогда не ходил на выпускной бал».
Внезапно и ясно, как слайд в проекторе, возникло видение Беверли Раунтрис: разъяренная, плачущая, скулящая на него так же придирчиво и придирчиво, как и она. Главные врачи недостаточно глубоко вникли в историю Алана Лессинга; они не выкопали всю уродливую грязь и не разбросали ее при свете дня. Вот фотография, которую он никогда не позволял увидеть даже себе: Беверли говорила ему, что беременна, говорила ему, что это его ребенок, говорила, что не любит его — даже не особенно любит его. Пришло время ей выйти замуж за кого-нибудь, и им стал он: придурок и бумажник. Однако она согласилась бы на аборт, но тогда ему пришлось бы заплатить за лучшее: первоклассный отпуск где-нибудь, пока она чистит духовку.
Он не был отцом. Он умел считать дни и месяцы так же хорошо, как она, но это было невозможно. Он мог догадаться, кто отец, но вместо этого Беверли выбрала его. Почему? Должно быть, она считала его самым тупым придурком со времен Простого Саймона. Вот что причиняло боль.
Однако она ошибалась: его не будут шантажировать. Он не будет платить. Он не женился бы на ней. Прежде чем связать себя с Беверли Раунтри, он женится на пауке-черной вдове. В следующем году он собирался поступать в колледж, и никакая коварная сука из Большого Белого Кита не сможет этому помешать. Он сказал ей об этом прямо, прямо и подробно. После того вечера он больше никогда не видел Беверли.
Лиза наблюдала, сдвинув морщины недоумения между бровями. Она понятия не имела, о чем он думает. Его проблемы могут возникнуть позже.
Он пошел к ней.
Она удержала его, повернув голову набок, так что ему остался только нос, полный щекочущих светлых волос. «Нет. Без комментариев.»
Обязательства еще раз! Лиза и Малдер оба! Имела ли она в виду, что не хочет никаких обязательств? Или ему этого не хватало? Что бы ни! Он нежно обнял ее и, конечно же, почувствовал, как ее напряжение утихло.
«Возьмите то, что я могу дать», — призвал он. «Все обязательства, которые у меня есть. Ни образования, ни денег, ни класса, ни таланта, ни постоянной работы. Тело средних лет, усталое, покрытое шрамами и уже не такое сексуальное, как раньше. Возьми это или оставь.»
«Годдард предложил лучше». Ему показалось, что она улыбается. «Сделай меня королевой его королевства. Все, что я исследую. Ее голос звучал дрожащим голосом, но на этот раз он был уверен, что это был смех. «Предложил мне выйти за него замуж. У бассейна Малдерса.