«Но…»
«А что, если бы Рейх победил? Все эти разные народы, все эти языки, культуры и традиции? Я знаю, чего хочет ваша фракция. Билл, но это не сработает. Даже если бы вы очистили землю от всех чернокожих, всех евреев и всех ненемцев… включая себя, будучи французом и англичанином, насколько я помню… вам все равно придется строить мир. Ненависть — полезный мотив в бою, но она приводит к очень плохой экономической и административной политике. Билл, тебе придется заглянуть за пределы своего ближайшего горизонта. Он делал успокаивающие движения носовым платком. Видно, что он не хотел ссоры.
Годдард поборолся с собой, сумел ухмыльнуться и прохрипел: «Простите, сэр». Он ушел.
«Хороший человек», — Малдер с сожалением посмотрел ему вслед. «Просвещенный расизм, служение нашему западному этносу, является теоретической основой нашего движения. Но Билл заходит слишком далеко… и не заходит дальше этого».
Лессинг принял решение. «Я хочу повидаться с одним мужчиной в Париже», — сказал он. «Я постараюсь узнать о Пакове: кому это досталось, кому это нужно… кому я нужен. Я не обещаю отдать его тебе…»
«И мы этого не хотим. Его следует уничтожить безопасно!»
«Но я должен знать… для моего же блага».
«Справедливо. Мисс Хилари на заводе доставит вам билеты и забронирует столик. Уходи в любой момент».
— После того, как я увидел Джамилу.
В то время я еще был солдатом. Физически и морально я отполировался за шесть лет службы… Я, как и мои армейские товарищи, забыл такие фразы, как: «Так не пойдет, или: «Это невозможно». или: «Мы не должны идти на такой риск; это слишком опасно».
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Номер в отеле на площади Гавра, напротив старинного вокзала Сен-Лазар, был маленьким и затхлым: четыре шага от поцарапанной двери до грязного окна и три шага от дальней стены до кровати. Это соответствовало потребностям Лессинга: секретарь Терри Копли сказал, что «босс» вернется в 14:00.
Он провел пальцем по невзрачному креслу с обивкой, затем сел на волнистую перину, которую французы до сих пор предпочитали всему, изобретенному с 1600 года, и почти исчез в ней.
Он проверил пружинный плеватель, который Ренч настоял на том, чтобы дать ему: короткую черную пластиковую трубку, стреляющую дротиками, смоченную разновидностью сакситоксина, яда, который, по словам экспертов, убивает за двадцать секунд. Лессинг не хотел иметь это оружие, но оно служило альтернативой 9-мм автоматическому пистолету, который он носил в наплечной кобуре. Ни служба безопасности индийского, ни французского аэропорта не возражала против его вооружения, как только он показал удостоверение курьера Indoco, которое ему предоставил Малдер.
Пронзительный шум транспорта проникал сквозь древние и неоднократно отремонтированные каменные стены. Он встал, чтобы выглянуть наружу. Париж решил проблему давних пробок: теперь единственными транспортными средствами, разрешенными в городе, были электромобили с батарейным питанием, бортовые грузовики для доставки и двух- или четырехместные автомобили «доджем» с кузовами из пластика и двигателями, которые разгонял бы их не быстрее 30 километров в час. Парижане продемонстрировали свою традиционную храбрость, авантюризм и презрение к жизни своих собратьев, назвав меньшую модель этих машин le duelliste, а большую le char — «танк». Оба были оснащены, по требованию, самыми резкими рогами, какие только могла придумать наука. Дорожная ситуация несколько улучшилась, но не так сильно, как надеялись: многие люди купили как «городской автомобиль», так и более крупный традиционный автомобиль с бензиновым двигателем для длительных путешествий. Богатые приобрели все три, что обогатило владельцев арендуемых парковочных мест в пригороде сверх их самых смелых мечтаний.
По другую сторону площади обветшалый, обветшалый фасад вокзала Сен-Лазар свидетельствовал о более ранней и более неторопливой эпохе. Июльское небо цвета яичной скорлупы казалось вечным. Толпы, конечно, были более плотными, чем когда-либо в этом двадцать первом веке: туристы в ярких шортах и рубашках Bylon, которые можно было сжать в кулаке, а затем вытряхнуть, как носовой платок фокусника, немятый и хрустящий; французские бизнесмены в модных сюртуках и жилетах, их штанины настолько узки, что напоминают чулки; продавщицы в разнообразных юбках, свитерах и блузках; и множество молодых людей, одетых в потрепанные рубашки и брюки, которые были такими же вечными парижанами, как Эйфелева башня. Невзрачная коричневая спортивная куртка и коричневые брюки без манжет Лессинга устарели здесь лет на десять; это было и к лучшему: он никогда не мог сойти ни за парижанина, ни даже за европейца, но образ развязного, не слишком богатого американского странника был полезным в данных обстоятельствах образом.