Лессинг стоял на страже над безмолвной мебелью, глубокое предчувствие таилось прямо под горизонтом его сознания. Голова у него болела, а глаза в глазницах казались камешками из песчаника. Он изо всех сил пытался сосредоточиться. На столе перед ним лежали запачканная промокашка, степлер и календарь с откидной крышкой, на котором все еще весело отображался апрель 2035 года. Он откладывал деньги на аккуратно сложенные в ящиках канцелярские принадлежности, конверты и коробки со скрепками. Карандаши, шариковые ручки, коробки с лентами для принтеров — все было на месте и под рукой, ожидая, когда какой-нибудь скучающий армейский секретарь суетливо вернется после перерыва на кофе и приступит к работе. Однако большая часть личного и человеческого исчезнет: фотографии друзей и детей, старые рождественские открытки, приглашения на вечеринки, сувенирная салфетка с чьего-то свадебного приема, нож для вскрытия писем, купленный во время забытого отпуска в Мексике. Пустая, вневременная комната носила обвинительный вид, словно старая подруга, которой ты больше не звонишь. Когда-то в этот отдаленный подземный лабиринт была заложена жизнь; теперь оно было отозвано.
Хриплый крик Че вернул его в настоящее. Австралийская девушка стояла у двери холодной комнаты. Она настойчиво поманила меня.
«Вот… мертвец!»
В дальнем углу приемной, за одним из столов, прислонившись к решетке воздуховода кондиционера, лежал мужчина.
Он не умер легко. След крови и внутренностей зигзагом возвращался к тяжелой двери холодной комнаты, а пятна на панелях стола и плинтусах указывали, куда он тащился. Он был молод, с тонким лицом, спортивного телосложения, красив, в духе скромного американского представителя среднего класса. Глаза его были закрыты, ресницы черные полумесяцы в глубоких глазницах. Холод замедлил разложение, и только меловой оттенок на его загорелых щеках намекал, что он не просто спал. Лицо его было расслабленным и умиротворенным, но нижняя часть спины представляла собой разрушенную развалину. Стежковый пистолет вонзил шесть, может быть, семь крошечных взрывных игл сзади в его позвоночник, ягодицы и бедра.
Лессинг быстро осмотрел труп. Был ли этот человек одним из местных жителей или лаской, можно будет обсудить позже. Миссия требовала точности, и он знал, что нужно сделать. Пять шагов привели его к толстой двери холодильной камеры. Потребовалось всего мгновение, чтобы осмотреть отсеки и контейнеры внутри в поисках алюминиевых ящиков, которые хотел Гомес. Эти случаи будут отмечены идентификационными номерами армии США и буквами PCV: «Паков», как маленький гоанец произносил эту аббревиатуру. Предполагалось, что это будут два отдельных контейнера ПКВ: ПКВ-1 и ПКВ-2.
Двери были приоткрыты, коробки и контейнеры валялись в беспорядке на матовом полу из черного пластика, а кто-то даже открыл сервисный люк холодильной установки, обнажив змеевики и покрытые льдом механизмы внутри. Двигатель работал на полную мощность, безуспешно пытаясь охладить не только эту камеру хранения, но и остальную часть комплекса — и весь юго-запад за его пределами!
Он сразу заметил случаи PCV. Они лежали открытыми внутри одного из отсеков для хранения вещей: три коробки из тускло блестящего металла с надписью «PCV-1». Десять яйцеобразных углублений в сером пенопласте внутри каждого ящика были пусты. Лессинг огляделся и увидел еще три коробки, меньшие и более плоские, чем первая, с надписью «PCV-2». Они тоже были открыты, и в их глубоких квадратных глазницах ничего не было.
«Как дела?» Че высунула голову за дверь.
«Дерьмо! Мы были упреждены, — Лессинг испустила сдерживаемый вздох. Сухой, холодный воздух заставил его закашляться, и он сел на стопку контейнеров.
Девушка сразу поняла. — Противники украли наши вещи? Ублюдки!» Лишь немногие наемники помнили, что слово «опфо» когда-то означало «противостоящие силы»; Когда Лессинг впервые услышал этот термин в Анголе, он подумал, что это слово из какого-то африканского языка.
Он застонал и встал. После тридцати лет становилось все труднее и труднее находить энергию — и силу воли — для такого рода напряженной и чертовски дурацкой миссии. Лессингу было теперь тридцать два.
Его внимание привлекло еще кое-что: еще одна открытая коробка, на этот раз из пластика желтовато-желтого цвета. Один угол был оторван. Ребристый пол под ним был темно-красным от запекшейся крови. Мертвый юноша снаружи хотел чего-то из этой коробки, хотел этого очень сильно.
Лессинг взглянул на покрытую морозом легенду, отпечатанную на пластике. Я ступаю по «ГД-74».