— Ну что, соколики? Поди, неймется, вам бы по стакану пора принять, а вы природой любуетесь.
Четверо помятых мужичков сразу оживились.
— А ты, сестренка, никак, угостить нас хочешь?
— Я денег на ветер не бросаю. Заработайте и получите.
— Мебель на этаж заносить? — спросил самый щуплый, — Так с похмелья силов нет. Мотор не потянет. Нужна заправка.
— Да уж, такому Илье Муромцу без заправки не обойтись. Нет, мебель мне таскать не надо. Меня интересуют старики, которые прожили в селе всю войну и помнят, что здесь происходило в годы оккупации. Найдите мне таких — и каждый получит по бутылке.
Тут начались споры, крики, битье себя в грудь и прочая неразбериха. Успокоились минут через пять, пока не пришли к общему знаменателю.
— Есть такой мужичок в нашем городишке, — выступил вперед самый боевой из неопохмеленных. — Зовут его Матвеем Захарычем, живет на Пушкинской. Во время войны он мальчишкой был, связником у партизан. Заслуженный человек, орденов и медалей целая шкатулка.
— Кто меня к нему проводит? — спросила Настя. И снова в разговор встрял щуплый, окрещенный девушкой Ильей Муромцем.
— Хорошо бы авансик… Одну бутылочку для поддержания равновесия. Мы ее за минуту оприходуем, так что без задержек.
Настя протянула ему полсотни, и он со скоростью пули влетел в магазин. Еще минута — и бутылка упала на газон без единой капли водки.
К старику отправились всем стадом. Надежды себя оправдали. Герой войны, которого все звали уважительно Захарыч, оказался не таким уж старым. Жил герой убого, в старом домишке барачного типа, где занимал комнату размером с грузовой лифт с низкими потолками и крошечным окошком. Здесь и одному тесновато, а уж целой делегации и соваться нечего.
Настя представилась как журналистка, сунула мужичкам деньги, и тех как ветром сдуло.
— И что вам, милочка, от меня надо? — строго спросил хозяин, включая электрический чайник.
Грозный вид — это напускное, решила Настя, чувствуя, что им придется вместе чаевничать. Вот только не догадалась она купить чего-нибудь к столу. Здесь больше подошла бы колбаса и масло, чем торты да печенье.
— Вы хорошо помните годы оккупации, Матвей Захарыч?
— А почему нет? Память мне не отшибло. Я человек тверезый, не то что эти водкохлебы. К вечеру уже не помнят, с кем утром здоровались. Да ты садись к столу-то. Сушки с чаем похрумкаем.
Настя села. Над высокой железной кроватью с горкой подушек висели фотографии в рамках. Полный иконостас всех родных и близких, на дальних родственников стены не хватило.
— О партизанах писать хотите? — спросил Захарыч, разливая чай в чашки.
— Нет, об оккупантах. Меня интересует, что здесь делали немцы и куда они ушли при наступлении наших, был ли у них здесь штаб и кто им руководил.
— Штаб был. Здесь одно время квартировала эсэсовская дивизия «Мертвая голова», элитные войска вермахта. Частенько заезжал сам группенфюрер Груббер. Мы на него несколько раз готовили покушение, да только впустую. Хитер шакал! Это только в кино немцев дураками выставляют, а дисциплина у них была идеальная. Мощный кулак сосредоточился в наших местах. Когда наши подошли к селу, основные части фрицев отступили, а здесь осталась рота эсэсовцев — смертники. Шесть суток дивизия генерала Потемкина не могла взять село, пока всех до единого не перебили. Зверски воевали, грамотно, не щадя живота. А главное — своим дали уйти. За Шесть дней можно до Берлина дойти на хорошей технике. Наши понадеялись их силой взять и всех разом накрыть, но не тут-то было — промахнулись. Немцев надо было в кольцо брать, окружить со всех сторон и добивать, как бешеных псов, а мы им коридор оставили. Вот они и ушли без особых проблем и торопливости.
— А через какие районы проходил этот самый коридор?
Ветеран почесал затылок.
— Через районы болот, где наши осмелевшие ребята уже не хотели ноги мочить, между двух огней — слева армия шла на запад — справа партизаны, а немцы между ними. Только передвигались они быстрее и привалов себе не устраивали. Прошли Балаханово, потом Курнаково и вышли к Орше, там наши стояли, так они через тыл их полукругом обошли, потом соединились со своими и отступали уже общей группой, несколькими дивизиями.
— Скажите, Матвей Захарыч, а немецкий штаб нам удалось захватить?
— Немцы после себя ничего не оставляли. Все сжигали, а что могли — вывозили. Кроме руин, нашим ничего не досталось.
— А могли они что-нибудь спрятать? Закопать то, что нельзя увезти и уничтожить?
— Слухи такие ходили, будто один из высоких чинов решил схоронить в наших местах крупный архив с особо важными документами. Здесь, неподалеку, у деревеньки Радищеве. Искали после войны, но ничего не нашли. Правда, и не особо старались, но если бы и пытались, то впустую. Там сейчас какое-то строительство ведут, болото осушили, котлованы роют, но ничего не откопали.
— Туда можно попасть?
Хозяин усмехнулся и покачал головой.
— Всё колючей проволокой обнесли. Вроде как частная собственность. Мне не приходилось слышать, чтобы в России землей торговали, но ведь законы законами, а деньги деньгами. Ходил я как-то в военкомат за справкой и видел одного из владельцев этих земель. Понял только, что он нерусский. А сопровождал его сам начальник областного УВД. Стелился перед иностранцем, двери в кабинеты открывал. Приходили за техникой. Солдатам тоже деньги нужны. Что уж там говорить, если они милицию и военных купили, а земли здесь навалом, и вся она мертвая. Хоть задаром забирай. Только кто возьмет-то?
— Однако взяли.
— Нам, здешним, невдомек. У них, видать, не так мозги повернуты.
— Тут напрашивается еще один вопрос, Матвей Захарыч. Работы иностранцы ведут обширные, используют тяжелую технику. Сельские угодья в ваших местах, скажем прямо, паршивые. Пара фабрик и один заводишко всех желающих работой не обеспечат. Наверняка кто-то из здешних пытался устроиться к иностранцам на работу. Вы что-нибудь слышали об этом?
— Конечно, но они отказали ребятам: мол, своих девать некуда.
— Дорого возить с собой рабочую силу. Их же жильем обеспечивать надо. К тому же местные мужики дешевле стоят.
Ответа Настя не услышала, ветеран лишь пожал плечами. Она заметила в его глазах разочарование. Он-то небось думал, речь пойдет о его подвигах, а журналистка интересовалась немцами и сегодняшним положением местного населения. Настя решила исправить положение и перевела разговор на военную тему, расспрашивая о партизанском движении. Тут Захарыч воспрял духом и сел на любимого конька. И куда нынешние писатели смотрят! Самый страшный момент попал на конец войны, когда немцы отступали. Тогда семнадцатилетний Матвей лежал в госпитале с ранением в ногу. Тут на лазарет напали эсэсовцы. Расстреляли всех живых. Матвею удалось спрятаться на чердаке, и он единственный, кто остался в живых. Через час немцы ушли. Матвей хотел найти хоть одного живого, рыскал по госпиталю, как вдруг раздался взрыв. Фашисты взорвали плотину, и в низину, где размещался госпиталь, хлынула вода. Через полчаса на этом месте образовалось озеро, и Матвей выбирался из ловушки вплавь, пока не достиг суши. С годами озеро превратилось в топкое болото, похоронившее под собой погибших солдат от зверской акции взбесившихся эсэсовцев.
Визит к ветерану оставил у Насти неизгладимое впечатление. Она думала о нем всю дорогу, возвращаясь назад. Впечатлений хватало, есть чем поделиться с ребятами. Интересно узнать, что им удалось выяснить. Вряд ли поход в лес оставит столько же впечатлений, сколько получила она. Но на этом ее приключения не кончились. В деревне ее ждал неприятный сюрприз.
9. Болота
К полудню они вышли к заданному квадрату. Небольшое поле, заросшее бурьяном, а за ним черная полоса леса. Над землей стелился туман, словно серое покрывало из пуха, в котором утопали щиколотки ног. Сырой воздух и висевшие над головой черные тучи. Малоприятное удовольствие гулять по такой погоде в таких местах. До поселка рукой подать, километра три, не больше, а здесь безлюдье и гробовая тишина, будто они забрались на чужую планету в зону отчуждения.