- А при чем тут ножик? - отозвалась Маруся, наполняя бочку студеной водой из колодца - на завтрашний полив.
- Но его же ударили ножом?
- Врет он. Это все из-за шлюхи. В него стреляли.
- Тогда, тем более нужно показаться врачу. А я все-таки врач.
Гюзель старалась вести разговор исключительно о ранении, чтоб не расспрашивать о "шлюхе": женщина, которую готовы участливо выслушивать, сама расскажет, какие черви гложут её сердце.
- И я ему о том же. А он мне: "Эта аспирантка понимает в медицине, как я в кибернетике". Я спросила, что такое кибернетика, он меня матом... Раньше не злобствовал.
Гюзель сделала вид, что неприятный в свой адрес комплимент она не услышала, а вот почему Митя стал материть безропотную Марусю, высказала свое, женское предположение: - Со шлюхой он побалуется, покатает на своем мотоцикле...
О мотоцикле Маруся никогда даже не заикалась. Поэтому откуда Гюзель все это знает? Еще секунду назад Марусины утомленные глаза вдруг преобразились, сверкнули недобрым огнем, словно в чем-то тут была замешана и Гюзель.
- Вы... Вы их видели на мотоцикле?
- Нет, Маруся, не видела. Это я к слову, так... На чем же ещё молодых женщин катают?
- Видели... Не вы, так другие. Сестра моя посоветовала последить за ним. Я его предупредила, что выслежу. И всю её цыганскую морду ...
- И он что?
- Сказал: "Убью".
- Ну и ... мог бы?
- Не знаю... Как вернулся из Москвы... Да ещё с деньгами... Совершенно другой.
- Хуже или лучше?
- Чужой. А еще... - Тут Маруся перешла на шепот: - Моя сестра - она сейчас живет у мамы - слышала, как он с ней разговаривал.
- Со шлюхой?
- Ну да.
- Значит, шлюха у вас бывает?
- Не. Он говорил с ней по телефону. Ну, который без проводов. Поговорил и уехал.
- На мотоцикле?
- Ну да.
- А мы и не видели у него мотоцикла.
- Он ставит у мамы. А нас предупредил, чтоб мы не вякали. Он взял у друга...
- И потому надо молчать?
- Он врет. Это у него уже третий. Он же служил в милиции. Ну и доставались. По случаю. А этот, ну, что одолжил у друга... Я знаю, как он одолжил. Года четыре назад приезжали в степь какие-то умельцы. Овец воровать. За ними Митя гонялся. Одному он пробил колесо. Тот свой мотоцикл бросил, пересел на другой, к товарищу. Вот и трофей получился.
- И он его зажилил? - догадалась Гюзель.
- Вроде того.
- А на чем гонялся?
- На мотоцикле. У него был казенный.
- И хорошо он водит?
- "Хорошо"... У него за гонки столько призов... Вы разве не видели?
- Нет. - Ах, да. Они стояли на этажерке... Он их спрятал. На чердак...Среди мотогонщиков он известный. Дома почти не жил.
Гюзель усмехнулась, сочувствуя Марусе.
- Вот и разгадка, почему к вашему Мите прилипла шлюха. Женщины любят спортсменов.
В ответ усмехнулась Маруся, но это была не усмешка, а ухмылка.
- За что его любить? Как мужик он раз в году по обещанию. Раньше хоть выпивал маленько, тогда у него что-то получалось. А как стал где-то рвать эти самые зеленые - он их называет "баксы", - пить совсем перестал. Делает только видимость.
- Зачем?
- Я и сама не понимаю... Глотнет самогонки - и как раздухарится. Чтоб соседи видели... Да и вы вот... Для него теперь вся жизнь - это баксы.
Гюзель как бы с одобрением:
- Может, он копит для хозяйства? Для вашего благополучия. И шлюха его не разоряет.
Маруся задумалась, как бы в уме подсчитывая Митины баксы.
- Вроде, да, - согласилась. - А сестра не верит: не верит, что любовница пощадит карманы своего любовника. Такого, мол, в природе не бывает.
Гюзель почувствовала, что хозяйка уходить уже торопится, подхватила ведра, вернулась к колодцу.
- Я рада, Маруся, - говорила Гюзель, - что мы ближе познакомились. Конечно, Мите об этом знать ни к чему.
- Ваша правда, - сказала Маруся. - Он страсть не любит. когда о нем, особенно о его прошлом...
- О работе в милиции?
- О ней, - вздохнула Маруся. - Он помогал следствию. Ему стали угрожать. Он и ушел.
Выслушивая Марусю, Гюзель по своей недостаточной опытности упустила главное: женщина никогда не бывают до конца откровенной. Даже такая, как Маруся.
Но, догадка крепла: не Митя ли водитель того мотоцикла, на котором раскатывает загадочный убийца. Может, и есть "шлюха" та самая убийца? А может, это он? И это Марусе известно?
31
На следующий день утром Митя появился в усадьбе. Бледный, с потухшими глазами, обросший, как бомж, он выглядел болезненным, но на нездоровье не жаловался, а правой рукой, раненой, работал вроде, как и левой. Равнодушно поздоровался, принялся что-то искать в сарае.
Гюзель незаметно за ним следила: нашел он бутылку с темной жидкостью, с гвоздя снял велосипедную камеру, в ящике с инструментом выбрал трехгранный напильник. Принялся клеить камеру.
Когда он был на чердаке, у двора остановился старенький "газик". Шофер, полный мужчина, уже пенсионного возраста, направился в калитку.
- Хозяин дома? - поздоровавшись, спросил шофер.
- Вы имеете в виду Дмитрия Козинского? - переспросил Семен. Этого человека он видел впервые.
- Его самого. Я - в карьер, говорят, больной. Дома лечится. А вы кто ему?
- Квартиранты.
- Понятно, - кивнул шофер мясистым подбородком. - У него всегда квартиранты. Весной тут проживал капитан из милиции, следователь. Вы, наверное, слышали, тут мужа и жену убили. Так он вел следствие. Ему нужно было в Жабокрюковку, к родителям убитого. А тут я подвернулся. Взял его с собой... У вас попить не найдется? Жара.
Гюзель метнулась в дом, вынесла кружку колодезной воды. Пока шофер утолял жажду, Гюзель и Семен переглядывались: сейчас позвать Митю или погодить немного? Наконец-то им встретился человек, который одним из последних видел капитана Довбышенко.
- Так Митька дома? - повторил свой вопрос шофер. - Он где?
- На чердаке, - ответила Гюзель.
- Спуститься может? - Если не уснул. - И громко позвала: - Митя, к тебе гость.
Митя не спускался. Тогда голос подал шофер: - Митка! Это я, Корневич!
Молчок.
- Спит.
Нет, он не спал. Он разговор слышал, и голос, конечно, узнал. Не торопясь спустился по лесенке. Здоровой рукой подтянул замызганные брюки, издали спросил:
- Тебе - чего?
Не трудно было догадаться, что они давно знают друг друга, но у них это было заметно - и давние, видимо были, неприязненные отношения.
- "Чего-чего", - передразнил Корнеевич. - Я вот кабинку чистил и под сиденьем наткнулся на эту штуковину.
При этих словах шофер достал из нагрудного кармана магазин с патронами.
Семен и Гюзель определили сразу: от Макарова. - На. Передай в милицию.
Митя испуганно отшатнулся.
- Я-то тут при чем?
- Соображаю, что потерял Довбышенко. А ты с ним вроде бы дружил... Ну, даешь!.. - Митя отступил.
А шофер продолжал:
- Он что - не напомнил о потере?
- Когда?
- Когда вез его.
- Никого я не вез! - крикнул Митя. - И в милиции я уже не вкалываю.
Шофер держал в руке магазин, не зная, что с ним делать. А Митя:
- Сам и отвези... Если нечего делать.
- Отвез бы... Да в Каменку нет надобности. А тут друг твоего покойного друга просит перевезти его на этот раз в Табеев Стан. К татарам. У него, понимаешь, бзык. - Темным морщинистым пальцем шофер покрутил у своего виска.
Митя насторожился. На впалых щетинистых щеках ухмылочка.
- Это ж кто друг моего друга чокнутый?
- Панасенко. Знаешь такого?
- И что за бзык?
- Мания преследования.
- Все вы чокнутые.
- А ты - жук.
Корнеевич уехал, увез с собой магазин с патронами. Митя зло смотрел ему вслед, шипел сквозь зубы, чтоб слышали квартиранты: