Рикки и Джессап – не из тех, кто оправдывается. Дэвид Джон – не из тех, кто слушает оправдания. Он приучил отвечать за свои поступки, но в письмах, которыми обменивались братья, Рикки на удивление великодушен к матери: «Не то чтобы дедушка или бабушка могли чем-то помочь. Кому тут будет легко. Она сама была еще девчонка».
И это правда. Родила Рикки в четырнадцать, Джессапа – в девятнадцать. Когда мама познакомилась с Дэвидом Джоном и они поженились, ей было всего двадцать пять. А ее родители? Дед еще ничего. Упрямый засранец, не из многословных. Любил торчать в гараже. Помог починить пикап (единственный случай на памяти Джессапа, когда он проводил время с дедушкой) – развалюху, которую Джессап купил за шесть сотен и вернул из мертвых. Но вот бабушка, мать его мамы. Боже ты мой. Старая сука ни дня в жизни не радовалась. Дай ей кучу денег – пожалуется, что порезалась бумагой. Синди они выставили из дома в семнадцать, когда Рикки было всего три. Дальше сама, девонька.
Так что Дэвид Джон стал спасательным кругом, и Рикки вцепился намертво.
Не Джессап. Он сам не знает почему. Ко времени, когда родилась Джюэл, Рикки вовсю звал Дэвида Джона папой, но Джессап так и не привык.
«Мистер Серьезный», – так мама его называла.
«Неважно», – говорил Дэвид Джон, потому что ему это неважно. Он и к Рикки, и к Джессапу относился как к своим пацанам. У кучи друзей Джессапа отцов не было, а многие из тех, у кого были, тому не радовались. Если Джессапу и сложно вспомнить время, когда мать пила, достаточно посмотреть вокруг, чтобы сложить об этом представление. У ближайших соседей рос парень почти его возраста, всего на год старше, и у него папа алкаш, злобный и скорый на расправу. Играли они в основном у Джессапа.
Резкий поворот
Нет, Джессап не помнит время до Дэвида Джона, да и не думает об этом. Что было, то было, а потом мама познакомилась с Дэвидом Джоном и стало по-другому. И по-другому – это хорошо. Дэвид Джон не пил и семье не разрешал. Верил в тяжелый труд, дисциплину, Иисуса Христа и семью, научил Джессапа и Рикки, что значит быть мужиком. Помогали ему рубить и заготавливать дрова, чинить дом, на каникулах они ходили с ним по вызовам, раскапывали канализацию. Научились работать с лопатой, бензопилой, топором, научились говорить «Да, сэр» и «Да, мэм», застилать постели и мыть за собой посуду. Дэвид Джон всегда был терпелив, всегда готов посвятить время, чтобы научить чему-нибудь как полагается: «Если хочешь что-то сделать, тогда уж делай хорошо». Он научил Джессапа надевать наплечники, вставал с обоими пацанами спозаранку на пробежку и футбольные тренировки, но говорил, что те не выйдут на поле, если оценки низкие.
«Нельзя лениться, – говаривал он. – Мир не тот, что прежде. Сейчас, чтобы куда-то пробиться, нужен диплом, а там куча своих квот, под которые вы, парни, не попадаете. Не выйдет просто поставить галочку и поступить. Так что учитесь, если не хотите работать по колено в говне всю жизнь, как я». Говорил с ухмылкой, и, хоть Рикки настроился пойти по стопам отца, Джессапу в школе нравилось, а Дэвид Джон поощрял их обоих: «Вы умные, но сейчас весь мир против белых парней вроде вас. Мы живем в деревне в трейлере, и, когда на вас смотрят, думают: белое быдло. Учителя многого не ждут, так что вам придется им показать».
После ужина телевизор выключают, все за кухонный стол. Дэвид Джон, Рикки и Джессап трудятся над математикой, английским и всем, что принесли домой из школы. Рикки помощь требовалась, Джессапу – нет, но Дэвид Джон в любом случае сидел за столом с ними обоими. Чего не знал, узнавал, лишь бы подтянуть Рикки. Колледж не оканчивал, но это не значило, что он дурак. Мама убиралась и следила за малышкой Джюэл. Не брала в рот ничего крепче чая.
И они регулярно ходили в церковь. Это тоже было что-то новенькое. Брат Дэвида Джона – проповедник. В десяти минутах дальше от города, в сторону Бруктауна. Двести акров леса. Лагерь. Знаки «Частная территория» по всему участку. В старом отремонтированном амбаре – церковь.
Благословенная церковь Белой Америки.
Кортака и окрестности
Но сперва – Кортака и окрестности.
Остатки ледников вырезали на севере Нью-Йорка цепочку озер, и город пристроился во главе озера Кортака. Озеро – тридцать миль от начала до конца, миля поперек. Землю здесь избороздили ущелья, есть крутые стены и реки, пропиливаются ручьи. Шагу не ступишь, не наткнувшись на водопад. Где-то сто пятьдесят водопадов в округе. Один почти через улицу от старшей школы, высотой наверняка этажей под двадцать и шириной не меньше. Город гордится водопадами, но по-настоящему славится он своим университетом.