…Из всех его братьев добрее Ярхо был разве что слабоумный Ингол: в это верилось с трудом, однако. Ярхо предал Хьялму, и на это у него нашлись свои причины, но жил воином – и так же хотел умереть. Он бился не за Сармата, а за себя. Сражался не против Халлегата, а против Хьялмы – тогда, тысячу лет назад, он не терпел разгульной жестокости, беззакония и жертв, которых можно было избежать. Ярхо поднимал клинок лишь на того, кто мог ему ответить, вел свои войска так, как считал нужным, любил встречи с достойными противниками, грозы и халлегатскую весну – Сармат отнял у него это. Ярхо и в человеческом теле сделал много того, за что не прощают, и крови на его живых руках было довольно – но не столько, сколько оказалось на каменных.
Это была последняя веха той затяжной войны. И Сармат, и Ярхо уже понимали – они проиграют. Битва разразилась у Кислого брода в осеннее солнцестояние: Хьялма привел несметную рать, когда у Ярхо оставалась лишь пара сотен усталых людей. Сармат был вынужден скинуть с себя чешую – он обещал прийти на подмогу, но не пришел. Испугался. А когда наконец прилетел и привел свои дружины, поле уже остыло. Он с трудом узнал Ярхо в кровоточащей груде мяса – кто-то из его чудом уцелевших союзников укрыл его, не дав попасть в плен.
Сармат знал, что милосерднее было бы позволить Ярхо умереть.
«Капризный ребенок, – шипела одна из подгорных ведьм-вёльх, которых удалось выманить людям Сармата. – Жизнь и смерть не подчиняются твоим прихотям».
Но подчинились же. Он то умасливал ведьм, осыпая их подарками, то угрожал мечами, плетьми, огнем. Ему был слишком нужен Ярхо, одаренный воевода. Что бы Сармат стал без него делать? Как бы продолжил войну?
Ярхо занесли в хижину в первой встречной деревушке. Опустили на лежанку, душно затопили очаг – Сармат помнил, как утирал глаза, слезящиеся от обилия тлеющих трав. А после ведьмы тринадцать ночей плавили руду в котлах и голыми руками лепили из нее кости, которые вбивали в суставы Ярхо. Вытягивали мышцы, плели сухожилия и ими, как повязками, укрывали истерзанную плоть. Они зашили Ярхо железными иглами и отлили ему новое лицо. Они положили на его глаза перламутровые пластины с гранитной радужкой и обсидиановым зрачком.
Говорили, за такую услугу ведьмы обычно требовали душу, но, видно, душонка у Сармата была совсем гнилая, даже вёльхи не позарились. Взяли с него только золото и обещание бесконечного покоя от войны и драконьих налетов. А Ярхо как встал на ноги, больше не знал покоя. Ничего не знал – ни сострадания, ни желаний.
«И пускай не знает, – думал Сармат, дремля в пещере. Вьюга раздувала снежное крошево, будто пыль. – Ему же лучше. Бремя-то его тяжелое, а так хоть с ума не сойдет, не сможет».
В конце концов, он дал Ярхо легендарную мощь и непобедимую орду. Он окружил его грохочущей славой и навеки избавил от боли и ран. Сармат лишил Ярхо тревог и печалей и позволил ему жить – не князем, не пахарем, не ремесленником, а воином, как Ярхо всегда и хотел.
Разве за это не стоило быть хоть немного, хоть самую малость благодарным – насколько возможно камню?
Воронья ворожея II
Купец, который прибыл в крепость Варов Вал за день до Совьон, разложил свои товары на местном базаре. Его отряд привез кувшины с душистыми маслами, мешочки со специями и тукерские безделушки, и жители приграничной крепости, соскучившиеся по диковинкам, прильнули к ярким лоткам. Совьон ходила в толпе от скуки: денег у нее водилось немного, а ранее, утром, она обменяла почти все свои сбережения на теплый овчинный тулуп. Морозы крепчали, и шерстяной плащ уже не спасал от холода.
Было пасмурно. Небо давило, и один его пепельно-серый отблеск вызывал волну дурноты. Изо рта шел пар, ломило пальцы, спрятанные в неплотную перчатку, – даже предыдущие вечера и ночи, проведенные в лесу, казались Совьон теплее. Желая согреться, она запустила руку в корзину с бусинами, будто бы выбирая. Пожалуй, ей следовало вернуться на постоялый двор, раз все равно не удалось выяснить ничего нового.
– Желаешь украшение? – мягко спросил один из подчиненных чужеземного купца, высокий темнобородый парень. – Тебе пойдет синее. К глазам.
Он улыбнулся – не сально, не заискивающе, а просто и вежливо, но Совьон не удержалась и дернула уголком губ.
– Просто смотрю, что твой господин везет с юга. Не слишком жалую украшения.
– Никогда бы не поверил, – засмеялся парень. – Я слышал, все красавицы их любят.
Это было лишним. Какая же из Совьон красавица? Высокое широкоплечее тело, исшитое шрамами и затемненное родимыми пятнами, а что до лица… Если оно и вправду красиво, то очень тяжелой красотой. Так что похвала не попала в цель.