— Напомини мне: зачем мы это делаем?
— Мерлин, Драко, сколько можно упираться?! Профессор Макгонагалл же попросила…
Макгонагалл.
Конечно.
Слизеринец тяжело вздохнул, когда имя директора вернуло его из омута размышлений в реальность, причём ни в какую иную, кроме той самой, где Минерва вновь не нашла во всем Хорвартсе человека, подходящего для организации бала лучше, чем Грейнджер, а помочь ей в этом должен был никто иной, кроме как «мистер Малфой, которому в свете последних событий нужно окончательно закрепить статус честного волшебника». В последнем директор определённо была права, однако в том, что Драко захочет составлять меню и планировать посадку гостей — явно ошиблась. Впрочем, если как-то убедить Минерву в том, что его кандидатура совершенно не подходит, ещё был шанс, то проделать то же самое с Грейнджер не представлялось возможным. Ведомая то ли гриффиндорской привязанностью, то ли ещё Салазар знает чем, — слово «любовь» никак не приживалось в лексиконе Малфоя — она обижалась, когда он отказывался, потому что хотела, чтобы они занимались организацией вместе. С другой стороны, Драко понимал её логику: шанс хоть когда-то оставаться наедине действительно был очень даже манящим, но с другой стороны, в том, чтобы тратить вечера, склонившись над свитками, не было совершенно никакой романтики.
Между тем, идти на собрание с Макгонагалл всё же пришлось. Пытаясь абстрагироваться от бесконечных списков, «очень важных нюансов, на которые непременно следует обратить внимание» и тотального планирования всего и вся, Драко слегка потянулся и приступил к своему любимейшему занятию — разглядыванию Грейнджер. Малфой неоднократно ловил себя на том, что смотрит на неё, но если раньше это было запрещено, чуть ли не противозаконно, то теперь — после «сумасшедшей выходки в Хогсмиде, до которой мог додуматься только ты!» по словам Гермионы — имел полное право. Это было чем-то сродни медитации: успокаивало, отгоняло прочь ненужные мысли. И, разумеется, вгоняло Грейнджер в краску, что, по мнению Драко, было наилучшим из всех достоинств. Гриффиндорка сидела на соседнем стуле, с особой сосредоточенностью записывая буквально каждое слово директрисы, и по тому, с какой силой она вдавливала перо в бумагу, можно было сделать вывод о том, что откровенно-изучающий взгляд Драко явно не улучшал её концентрацию. Сам же Малфой, периодически кивавший на слова Минервы, дабы создать видимость, что и правда слушает, продолжал думать о вещах, никак не связанных с предстоящим балом, глядя на девушку.
Гермиона что-то писала, задавала Макгонагалл какие-то вопросы и, кажется, пару раз даже обратилась к самому Драко, — судя по её выражению лица, ответил он явно не то, что от него ожидали, — и наблюдая за всем происходящим будто бы со стороны, Малфой не мог не поражаться тому, насколько сильно изменилась его жизнь. Ровно год назад, в точно такой же апрельский день, он морально готовился к предстоящей битве за Хогвартс, пытался придумать, как незаметно вывести из замка друзей, при этом не нарвавшись на неприятности и не подставив родителей, старался предугадать, во что превратится всё его жалкое существование, которое стало бы таковым вне зависимости от победы или поражения Поттера. Ровно год назад он не понимал, чего хотел больше: сдохнуть или наоборот начать жизнь, но сейчас всё было настолько по-другому, что становилось трудно дышать.
Вот он здесь, в Хогвартсе, живой и здоровый.
Сидит, по привычке скрестив руки.
Рядом Грейнджер.
Тоже вполне себе живая, даже счастливая.
После взрыва шкатулки Черная метка окончательно обесцветилась, словно её никогда и не было, и сейчас, сидя в этой самой комнате и буквально на физическом уровне чувствуя, что мерзкого символа больше нет, Драко не мог поверить в то, насколько всё в его жизни было нормально. Персональная реальность Драко Малфоя действительно перевернулась с ног на голову, но не меньше изменился и он сам. Будто дыра, ядом разъедавшая его грудную клетку, наконец затянулась, пусть и оставив шрам, зато больше не причиняя боли. Слизеринец уже давно принял как данность тот факт, что Гермиона каким-то Мерлиновым чудом вывела его из эмоциональной комы, но никак не мог ожидать того, что он однажды станет испытывать те чувства, которые буквально кипели в нем сейчас. Потому что он, чёрт возьми, был счастлив. Так банально и просто, но оттого и практически нереально. Раздробленное ребро, которое периодически доставляло некоторые неудобства после выписки, теперь точно полностью восстановилось; после «случайно» оброненной фразы в баре, в миг разлетевшейся по школе, больше не было необходимости прятаться с Грейнджер по углам; никаких межфакультетских проблем эти отношения не вызвали, даже наоборот; мать, ещё не вернувшаяся из Франции в родной мэнор, отреагировала, как и ожидалось, спокойно, после войны вопрос, какая кровь будет течь в жилах избранницы её сына, исчез сам собой; отцу, чьи признаки безумия появились, как оказалось, из-за влияния шкатулки, стало гораздо лучше, из-за чего растворились последние поводы для беспокойства, — осознание всех этих обстоятельств делало почву под ногами Драко твёрже, а взгляд, устремленный в будущее, — увереннее.
«Салазар, даже не верится!»
— Вы согласны, мистер Малфой? — вопрос Минервы проник в сознание так неожиданно, что ответ вырвался рефлекторно, сам собой:
— Абсолютно.
— Что ж, я рада это слышать, — Макгонагалл искренне улыбнулась и выглядела более чем довольной. — Сегодняшнее собрание прошло на редкость успешно. Детали и расписание обсудим в следующий четверг. Хорошего дня!
— Если честно, я даже не надеялась, что ты так быстро согласишься, — с выражением радостного возбуждения выпалила Гермиона, едва за ними успела захлопнуться дверь.
«Ладно, на что бы я ни согласился, это ещё можно исправить».
— Спасибо тебе, — чувствуя, как тонкие девичьи руки обвили его торс, обнимая, Драко осознал, что путей к отступлению больше нет.
***
Часы показывали лишь без четверти пять, а Гермиона уже буквально считала минуты до того момента, когда этот невыносимо-сложный день закончится. И, видит великий Годрик, с каждым разом ожидание давалось ей всё тяжелее.
Всё началось ещё несколько дней назад, на собрании Макгонагалл, когда директор объявила, что по распоряжению Министерства магического образования Британии бал по случаю завершения первого послевоенного года в Хогвартсе должны открыть вальсом именно герои войны. Едва услышав это, Грейнджер уже предвидела реакцию Драко, которая, как ожидалось, должна быть крайне негативной, однако слизеринец подозрительно легко согласился. Уже позже Гермиона узнала, что красноречивых возражений не последовало только потому, что Малфой из принципа не слушал Минерву, из-за чего ей пришлось терпеливо пересказывать слова Макгонагалл сначала парню, а затем Рону и Гарри. По мнению самой гриффиндорки, именно с этого момента всё пошло не так. После объявления этой новости девушке ежедневно приходилось выслушивать весьма продолжительные монологи о том, насколько это отвратительная идея, сразу с двух сторон, а потому у неё буквально взрывалась голова. Кроме того, сегодня — именно сегодня, черт возьми, именно в день репетиции! — Малфой каким-то Мерлиновым чудом умудрился проспать, из-за чего пропустил завтрак и, будучи голодным и недовольным, вымещал своё раздражение на окружающих. Разумеется, эти самые окружающие, названные слизеринцем «уродами» трижды за одно только утро, словно фибрами души улавливали скверное настроение юноши, а потому специально выводили его из себя. Других объяснений тому, почему именно сегодня какой-то второкурсник пролил Малфою на рубашку чернила, не было. В результате, теперь Гермионе оставалось лишь мысленно в который раз считать до ста, — потому что стандартная «десятка» перестала иметь хоть какой-то эффект ещё полтора часа назад, — и молча надеяться, что весь этот фарс скоро закончится.
— Мы точно должны это делать?
— Да.
— Вот дерьмо.
Кажется, подобный краткий диалог между Гарри и Роном Грейнджер слышала уже не впервые. Джинни и Меган лишь вздыхали и пожимали плечами, на уровне телепатии извиняясь за своих партнёров по танцу, в то время как Малфой, хотя и молчал, стоял с таким выражением лица, что не составляло труда догадаться, как он относится и к идее с вальсом в целом, и двум гриффиндорцам в частности.