Первое утро последнего учебного года уже пошло наперекосяк, и Гермиона, вздохнув, спрятала таинственный конверт во внутренний карман мантии и поспешила удалиться к себе, никак не желая быть обнаруженной под слизеринскими дверьми, попутно представляя, как будет вручать Малфою конверт и объяснять, каким образом к ней в руки попала его почта.
***
Гермиона правда пыталась.
Пыталась, когда отчитывала в холле Рона за помятую рубашку, и потому промолчала вслед проходившему мимо Драко. Пыталась и сидя за завтраком, когда чуть не подавилась, увидев зашедшего в компании своей свиты слизеринского принца и снова молча уставившись в его светлый затылок, легонько сжимая внутри мантии конверт. Пыталась на Зельях, пыталась, пыталась и ещё раз пыталась, но так и не смогла, чувствуя непреодолимую вину даже не перед ним, а в первую очередь перед собой за собственные слабость и трусость. Вторая, между прочим, была ей, как ученице Гриффиндора, совершенно несвойственна, и потому девушка пообещала себе отдать гаденышу-Малфою этот злополучный кусок пергамента за ужином тем же вечером.
Всё шло чётко по плану. Гермиона чуть ли не бегом устремилась в столовую, даже обогнав Уизли, который явно отличался большим аппетитом, и заняла место у входа, чтобы ни в коем случае не пропустить свою цель. В дверях показался высокий парень, облаченный, как всегда, во все чёрное, на фоне которого так ярко выделялись платиновые волосы, и Гермиона уже подскочила на месте, намереваясь чуть ли не швырнуть предмет угрызений её совести в его бледное надменное лицо, когда по всему залу, совершенно неожиданно, раздался голос Макгонагалл, просившей всех занять свои места и внимательно её выслушать. Грейнджер не успела даже моргнуть, когда обнаружила Драко уже непосредственно за слизеринским столом, уставившегося в ещё пустую тарелку и, кажется, вздрогнувшего, когда профессор объявила о «необходимости донести до учащихся важные новости, которые серьёзно повлияют на их дальнейшую жизнь в стенах Хогвартса». Ученики мгновенно затихли.
— Как вам уже известно, это лето выдалось особенно тяжёлым для всех нас, — Гермиона впервые обнаружила крупные седые пряди в собранных волосах педагога. — Для начала, от всего Хогвартса и его покойного директора Альбуса Дамблдора, хотелось бы ещё раз выразить свою благодарность мистеру Поттеру, мистеру Уизли, мисс Грейнджер, мистеру Долгопупсу, мисс Лавгуд и всем, кто сражался, за особые заслуги перед школой. — По залу раздался шквал аплодисментов. — Кроме того, мы считаем необходимым почтить память тех, кто отдал свою жизнь, защищая стены этого замка. Их имена будут высечены на доске памяти в эту субботу, — голос Минервы дрогнул, а умнейшая-ведьма-своего-поколения, как прозвали Грейнджер журналисты «Пророка», в ужасе оглянулась вокруг и только сейчас заметила, как мало учеников старших курсов сидело за столами в этом году и как много среди погибших отсутствующих были гриффиндорцами — её приятелями, или, по меньшей мере, знакомыми. Тишина в зале говорила о том, что этот факт ударил в лицо не только ей одной. — Однако, сочту нужным перейти к насущным проблемам. Так как в этом году количество учеников резко сократилось, учащиеся седьмых и восьмых курсов будут посещать предметы одновременно по два факультета. Для седьмого курса это Гриффиндор и Когтевран и Пуффендуй со Слизерином, для восьмого же все в точности наоборот, — в столовой воцарилось молчание, а затем гулом раздались недовольные возгласы: львы и змеи восьмого курса никак не желали уживаться в одной аудитории одновременно.
Холодный голос Северуса Снейпа, казалось, умерил пыл всех взбунтовавшихся:
— Если кто-то хочет обсудить этот вопрос, жду вас в своём кабинете, — карие глаза быстро пробежались по всем старшекурсникам. Желающих поговорить, как и предполагалось, не нашлось. — Если других вопросов нет, то приступайте к пище.
Тишину нарушил Рон, мигом схвативший куриную ножку и с характерными звуками начавший её поглощать. За ним последовали и все остальные. После очередного напоминания о смертях, произошедших на её глазах, а также объявления не самых приятных новостей у Гермионы кусок не лез в горло, и потому она лишь для вида кое-как впихнула в себя половинку яблока и быстро запила его тыквенным соком, ожидая друзей. Гарри и Рон вскоре закончили трапезу, после чего «Золотое Трио» тихо прошмыгнуло к дверям.
По пути Гермиона кинула взгляд на Драко.
Он все ещё сидел, без всяких эмоций глядя куда-то вдаль и явно думая о чем-то своём, хмуря при этом идеальный аристократичный лоб.
Его тарелка была по-прежнему пуста.
***
Драко Малфой был в Министерстве Магии всего один раз и ни под каким предлогом не желал возвращаться туда снова. Это место, а точнее нахождение парня в нем, было одним из тех самых воспоминаний, которые снова оживали, сводя с ума, стоило ему лишь закрыть глаза, чем не давали нормально выспаться в последние месяцы. Именно по этой причине Драко был нездорово-бледный, с пугающей синевой под глазами и пустотой в них уже с первого дня в Хогвартсе, чем явно отличался от других учеников, улыбающихся и абсолютно точно отдохнувших за лето. Эти дети были искренне рады вернуться в школу — «в то, что от неё осталось» — мысленно исправил себя Малфой — и увлечься рутиной, лживо именуемой «беспечными учебными деньками». Они улыбались, обнимая других, точно таких же счастливых идиотов, и, глядя вокруг себя, видели исключительно друзей, в то время как Драко — врагов.
Последняя его попытка если и не считать окружающих друзьями, то хотя бы относиться к ним более-менее дружелюбно, была жесточайшим образом растоптана в том самом Министерстве в конце июня. Некий мистер Лукас Уокер пригласил их с матерью на допрос, касавшийся дела Люциуса, предварительно лично заверив Драко в том, что действует исключительно — исключительно, блять! — в интересах его отца и его самого. В воспаленном мозгу непроизвольно всплыло улыбающееся лицо Уокера, зашедшего как-то вечером в мэнор и чуть ли не клявшегося в том, что «если Вы, мистер Малфой, неукоснительно будете следовать всем моим указаниям, то мы сможем добиться наилучшего разрешения дел для Вашего отца». И он поверил! Поверил, как самый тупой и до тошноты наивный остолоп, слушая россказни этого лицемера и беспрекословно доверяя ему. Вспомнилось возникшее в животе чувство облегчения от появившейся надежды, когда министерский ублюдок сказал, что их семья снова будет вместе и все будет хорошо, отчего сейчас, почти три месяца спустя, Драко показалось, что у него внутри что-то с грохотом упало, разбившись на тысячу остроугольных осколков. И этим «чем-то» была та самая надежда.
Да-да, Малфой, об твоё доверие, не поморщившись, вытерли ноги.
Кажется, теперь у него аллергия на это приторное «все будет хорошо», потому что эти слова, как Авада Кедавра, предзнаменуют, что дальше абсолютно точно будет полная задница.
Собственно, именно это и произошло.
Первым, что Драко увидел в кабинете Уокера, был огромный стол, за которым по обе стороны сидели люди в министерских мантиях. Парень сразу же вспомнил, что подобные картины он наблюдал в столовой мэнора, некогда служившей переговорной для Пожирателей, а точнее во времена, когда его собственный дом стал штаб-квартирой Лорда и его приспешников. Однако, эти люди не были теми, с кем Малфой провел невольную ассоциацию, и потому он спокойно сел с ними за стол, переведя выжидающий взгляд на Лукаса. Тот закашлялся, явно пытаясь решиться на что-то, а затем, когда в голове у Драко стали появляться мысли, что, здесь явно идёт что-то не так, лицемерный-ублюдок-Уокер предложил ему рассказать обо всех преступлениях его отца.
Просто взял и предложил.
Драко до сих пор не понимал, как не запустил Аваду ему прямо в лицо или, по крайней мере, не выругался, что сделать определённо стоило, учитывая, что ему без всякого зазрения совести — или что было у этих псов на её месте? — предлагали предать собственного отца, а учитывая то, что ему действительно было что рассказать о деяниях Люциуса, отцу грозил бы уже даже не Азкабан, а прямая дорога к дементорам. Мерлин, этот человек убивал без разбора, пытал, не взирая на пол и возраст. О чем вообще говорить, если под его Круциатусом сгибался пополам даже его собственный сын? И это было лишь первым, что пришло на ум, а уж если хорошенько напрячь извилины, можно назвать чуть ли не половину всех преступлений, известных магическому сообществу.