Пару раз всадникам встретились небольшие стелы из светлого камня, и все накхи склоняли голову, проезжая мимо. На поверхности изваяний была вырезана раскрытая ладонь, держащая сердце. Хаста прежде не видал ничего подобного и весьма заинтересовался. Но оказалось, что этот мирный знак имеет жутковатую подоплеку. Стелы ставились на тех местах, где вдовы cааров всходили на погребальные костры своих мужей.
Этот обычай был давно известен в Аратте и решительно порицался арьями как бесчеловечная дикость. Накхи возражали, говоря, что никого не принуждают и всякий человек волен распорядиться жизнью к славе своего рода.
Хаста решил было порассуждать о жестокости подобного обычая, но понимания не встретил.
— Это высшая честь, которую еще надо заслужить, — отрезал Ширам. — Тебе даже не понять, насколько она велика! Такая женщина зовется Совершенной и становится могучим духом — хранителем рода. Память о ее подвиге веками живет в семейных преданиях...
— А если знатная вдова все же вздумает отказаться от этакого подвига?
— Она навлечет на себя, покойного мужа и весь свой род неописуемый позор!
— Но в таком случае у нее нет особенного выбора...
Тут Хаста вдруг сообразил, что мать Ширама, старшая жена, пережившая мужа, скорее всего, тоже удостоилась подобной «высшей чести», и всякое желание обсуждать старинные обычаи у него исчезло.
Наконец, после полудня второго дня, горы расступились и ущелье расширилось, образуя долину, поросшую высоким колючим кустарником. Ширам остановился и спешился. Хаста последовал за ним, с наслаждением ощущая под ногами твердую землю.
— Что это за место? — разминая затекшие ноги, спросил он.
— Великий Накхаран. — Саарсан обвел рукою заросли. — Мы с тобой стоим у Львиных ворот. Иди сюда. — Сын Гауранга поманил за собой друга и хлопнул ладонью по скрытой зеленой бахромой плюща каменной глыбе. — Вот пощупай. Чувствуешь бугорки? Когда-то это были львиные когти. Мой дед рассказывал, что ворота поддерживались двумя вздыбленными каменными львами. Они были огромны, больше самого крупного зверя, что некогда жил в здешних пещерах. О красоте этих ворот люди рассказывали за много дней пути отсюда. И приезжали поглядеть. А заодно и приобрести разные диковины на торжище. Идем, я все тебе покажу!
— Прости, если мой вопрос покажется тебе глупым и неуместным, — осторожно заговорил Хаста. — Но разве вы, накхи, когда-нибудь что-то изготавливали своими руками?
— Мы никогда ничего не делали на продажу, это правда, — спокойно ответил Ширам. — Но путь сюда был совершенно безопасен. И торговля здесь процветала. К тому же у нас всегда бывало много добычи. И саконы привозили сюда свои замечательные изделия... Кстати, — отодвигая загораживающие тропу ветви, проговорил саарсан, — ты сейчас идешь по улице, на которой могли разъехаться три повозки. По обе стороны улицы стояли дома и башни всех двенадцати великих родов. Потом я могу показать тебе, где стояла чья башня...
— Ну что ты, я тебе верю!
— Да уж придется верить, потому что, кроме торчащих из земли камней и вот этого, — он отпустил ветку, — ничего уже не осталось. А дальше, за торжищем, стоял храм. Огромный, прекрасный храм! Дед рассказывал о нем, но я не смогу повторить всего. Да и если повторю, ты вряд ли представишь его величие. Здесь стояла серебряная статуя Найи, двенадцатиголовой Матери-Змеи, супруги Первородного Змея, высотой в два человеческих роста...
— А потом, приняв истинную веру, накхи осознали всю тьму своих заблуждений и сами разрушили змеевы святилища... — пробормотал Хаста, вспоминая то, чему его учили в храмовой школе.
— Ну конечно, — хмыкнул Ширам. — Чтобы вид опустевшего храма не смущал торговцев и прочих жителей города.
— Да, пожалуй, я ляпнул глупость. Так что же произошло?
— А ты не слышал?
— В доме Исвархи не принято много говорить о Первородном Змее.
— Как и не принято сюда ездить без крайней нужды, — добавил воин. — Но я скажу тебе. После Битвы Позора повелитель Аратты прибыл сюда, осмотрел город, торжище и храмы и приказал сровнять все с землей. Ибо в единой державе может быть лишь одна столица и она должна была возникнуть отнюдь не здесь... Правда, спустя несколько лет он начал закладывать города по всей Аратте. Но Великий Накхаран так и не был отстроен. Сейчас каждому нашему роду принадлежит несколько башен на горных кручах, пастбища и вот эти скалы. — Ширам обвел руками открывающуюся глазу изломанную линию горных хребтов. По большей части горы были покрыты лесом, как мохнатой темно-зеленой шубой, но над ней в небо устремлялись острые голые пики, чуть тронутые сверху сверкающей белизной. — Много сотен лет на каменном троне Накхарана не восседал саарсан накхов. Теперь пришло время восстановить эти стены и открыть древний трон моих предков, спрятанный от чужих глаз в недобрые годы. Скоро ты все увидишь сам.
Когда солнце начало клониться к закату, Ширам, приказав своим воинам ставить шатры и устраиваться на ночевку, направился куда-то вдаль по заросшей тропе, в которую превратилась старинная улица Накхарана. Свите он велел следовать за ним в отдалении, с собой позвал лишь Хасту. Рыжий жрец подчинился, внутренне коря себя за уступчивость. Сейчас на его глазах готовилось произойти нечто, грозящее разрушить весь привычный уклад жизни. И он даже не попробует воспрепятствовать этому? Впрочем, что он может? Приводить доводы, убеждать? Пожалуй, из всех чужеземцев для Ширама он был наиболее уважаемым, и его слово звучало не пустым звуком. Однако, что бы он ни сказал, все натыкалось на глухую стену.
Так что жрец Исвархи, недовольный собой, послушно шагал вслед грозному предводителю накхов. То здесь, то там среди кустов он замечал заросших, оборванных мужчин в бронзовых ошейниках, мотыгами вырубающих и корчующих кустарник.
— Что они делают?
— Расчищают дороги, — не оборачиваясь, пояснил Ширам. — Прежде от храма Найи шло двенадцать улиц, каждая из которых приводила к городской башне одного из великих родов. Воины этого рода селились по обе стороны улицы, чтобы защищать башню и часть стены. Впрочем, до прихода в наши края арьев не находилось смельчаков, которые решились бы напасть на Накхаран...
— Вот как?
Хаста засмотрелся на работающих пленников, пытаясь представить вместо буйных зарослей прежние стены, дома и башни. Он сделал шаг — и едва успел отпрянуть. Громкое шипение раздалось прямо у его ноги. Шедший впереди Ширам мгновенно развернулся всем телом и толкнул жреца в грудь твердой как камень раскрытой ладонью. Тот отлетел шага на три, едва удержавшись на ногах, и закашлялся, пытаясь восстановить дыхание.
Глотнув воздуха, Хаста потер ушибленное место и уставился на саарсана, присевшего на корточки прямо над явно разгневанной змеей. Та шипела, приподнимаясь и раздувая шею, а воин что-то объяснял ей, указывая на неосторожного чужака. Хасте даже почудилось, что саарсан извиняется за него перед ползучей тварью. Он прислушался, но речь друга сейчас напоминала такое же шипение.
В конце концов змея успокоилась и скользнула в высокую траву.
— А ты гляди, куда ступаешь! — сердито прикрикнул Ширам, выпрямляясь. — Ты чуть не отдавил ей хвост! Если бы она прежде не озаботилась спросить у меня дозволения, твой дух сейчас возносился бы к Исвархе, а тело корчилось тут в предсмертных судорогах.
— Это же была ядовитая змея? — на всякий случай уточнил жрец.
— Конечно! Их тут уйма. Прежде здесь в доме у каждого накха жило не менее пяти змей.
— И ты с ней разговаривал?!
— Да. Ведь это наша родня. В них обитают души накхов, погибших в бою. Мы живем рядом с ними и в день Найи, Матери-Змеи, встречаем вместе этот великий праздник.
— А они? — Хаста указал на рабов. — Как же они спасаются от укусов?
— Мы попросили не трогать их, пока они работают. Но если вздумают сбежать — далеко не уйдут. Никто из накхов даже пальцем не пошевелит, чтобы пуститься в погоню. Беглец здесь обречен. Идем. — Ширам кивнул вглубь зарослей. — Держись рядом и не отставай — змей будет много.
Саарсан вскоре свернул с дороги на чуть заметную тропинку, уводящую в столь неприветливые и колючие заросли, что даже зверь едва ли сунулся бы туда без нужды. Но предводитель накхов шел так уверенно, будто знал здесь каждую ветку, пока не добрался до пологого холма, как и все прочее, заросшего дикой травой и кустарником. Он немного поднялся, сгреб носком сапога землю, и Хаста увидел плоский белый камень, выглядывавший из-под корней и грязи.