— От кого? Если мне не изменяет память, то советник выставил стражников по всему периметру Устьмара.
— Тю! Мы летом пытались одного контрабандиста выкурить, что в тутошних пещерах логово себе устроил.
Так вот, упустили! Ушел волчьими тропами. И кстати, да, эта бешеная волчица мне за тебя горло перегрызет, ну ее… Так что держись ближе.
При мысли о Лидии мне сделалось еще горше. Из-за меня ей пришлось отдать рецепт и отказаться от единственного козыря в подковерных дворцовых интригах. Хотя я искренне надеялся, что скоро ей самой надоест играть в ложки-поварешки.
— Уфф, пришли, — офицер согнулся пополам, уперев руки в колени и пытаясь отдышаться. — Стар я уже для таких подвигов, пушистик.
Я сощурился и вгляделся в пологий край Устьмарской бухты. Хилые деревца, каверны пещер, узкие тропки, опоясывающие склон бухты и — долгожданный зеркальный сполох подзорной трубы, блеснувший на тусклом зимнем солнце, а рядом крошечные фигурки людей. Советник и его люди наблюдали за всем издалека, не теряя надежды поймать соглядатая, который, возможно, в эту минуту точно также смотрел на меня через стекло подзорной трубы. Я подавил желание оглядеться в поисках еще одного блика и махнул рукой, показывая советнику, что мы на месте.
— Офицер, который час?
Рыжий лис вытащил из нагрудного кармана часы на цепочке и подслеповато поднес циферблат к носу.
— Без пяти минут двенадцать.
Я держал в руках голубя, чувствуя, как нетерпеливо бьется его маленькое сердечко, и как стучит кровь у меня в висках. Птицу в пути подстерегает так много опасностей: хищники, непогода, шальная стрела. Но ни с голубем, ни с Юлей ничего не случится. Надо верить. Я прикрыл глаза и прошептал короткую молитву.
— Пушистик, да отпускай уже! — не выдержал офицер. — Хватит себе под нос шептать, словно бабка старая!
От холода околеть можно!
Я открыл глаза и выпустил голубя, подкинув его в воздух. Белая птица высоко взвилась в небо, сделала несколько петель, а потом снизилась и уверенно взяла курс на север, быстро растаяв вдали. И лишь когда голубь исчез из вида, я вспомнил о том, что надо дышать. В душе появилось странное опустошение.
От нас больше ничего не зависит, остается только ждать. И верить.
— П-пошли! — потянул меня Матий, лязгая зубами от холода.
Бросив прощальный взгляд на безмятежное море, я уже собрался последовать за офицером, как мое внимание привлекло темнеющее пятно на узкой полосе берега, ранее принятое за тень от нависающих над бухтой скал.
— Что это? — указал я рукой в том направлении. — Корабль?
Офицер недовольно прищурился и кивнул.
— Разбитая шхуна. Контрабандисты. Кроме них, никто не рискует заходить в Устьмарскую бухту. Пошли уже.
Я словно примерз к месту. Юлю искали по всем землям княжества, но не нашли… А если?.. Если это от того, что ее и не было на земле… она была в море…
— А выйти в море? Контрабандисты выходят отсюда в море? Свободно выходят? — потрясенно спросил я.
— Некоторые смельчаки рискуют, только вон чем это заканчивается, — офицер махнул рукой вниз. — Здесь коварные воды.
— Юлю могли вывезти на таком корабле… — пробормотал я, и нехорошее предчувствие сдавило грудь. – Она могла попасть в недавнюю бурю…
— Стой! — орал мне вслед офицер, но я уже несся вниз, не разбирая дороги и рискуя свернуть шею. В голове билась лишь одна мысль — а вдруг Юля там?..
Выброшенная на берег шхуна была похожа на умирающую без моря рыбу. Безжалостная буря сорвала с нее снасти, оголив мачты, словно костяной остов. На боку зияла страшная пробоина, кровоточащая бурыми водорослями и присыпанная мелким снежком. Не обращая внимания на острую боль в правом подреберье и окрики офицера, оставшегося далеко позади, я бежал к разбитой шхуне по скользкому хрупкому насту. Вот самодельный причал, вот оборванные канаты, вот та самая пробоина…
— ЮЛЯ! Юля, ты здесь? Юля! — крикнул я, но ответом была пугающая тишина, нарушаемая лишь шелестом волн и мерным стуком обломка мачты по корпусу. — Юля!
Глупая надежда все никак не хотела умирать. Вдруг Юля ранена и без сознания? Я пробрался в трюм сквозь дыру и уже здесь почуял запах горелого.
— Юля!
Подо мной обрушилась лестница на верхние палубы, я сильно ударился и до крови ободрал ладони, но боли на морозе даже не почувствовал. Шхуна обгорела. Левый борт с выбоиной еще держался, а правый почти превратился в труху, осыпаясь под моими неосторожными шагами. Вот и разбитая капитанская рубка. Я обошел ее и заглянул внутрь. Скрюченная фигурка над потухшим кострищем, обхватившая руками колени и уткнувшаяся в них лицом.