— Опять? Опять передумали? — вздохнул у меня за спиной инквизитор. — Из-за вояга? Это ради него вы так вырядились? Смотреть противно. Так вы отказываетесь?
— Да. Вы свободны. Можете бежать к своей Юлечке и пускать на нее слюни и дальше…
Даже не дав мне договорить, хлопнула дверь, и провернулся замок. Я осеклась и закусила губу, чтобы не разреветься. Пусть катится. Я заставлю его смотреть, как княжна выходит замуж за вояга, и буду упиваться его болью, смаковать отчаяние, ревность и… От тихого шелеста за спиной у меня мороз пошел по коже. Я медленно обернулась.
Кысей никуда не ушел. Он закрыл дверь на замок и теперь… раздевался.
— Что вы делаете? — ошалела я. — Я не понятно сказала? Убирайтесь вон!
Мантия уже лежала на полу. На очереди была рубашка, пуговицы которой он спокойно расстегивал.
— Мне надоели ваши капризы, Лидия. Хочу — не хочу, буду — не буду… Вы тоже связаны обещанием. И я вас от него не освобождал.
Я на мгновение онемела, замерев от восхищения и разглядывая широкие плечи, тугие мышцы, четко прорисованные под смуглой кожей, и татуировку священного символа.
— Какого еще обещания? Я вам ничего такого не обещала. Вон!
Взор против воли сползал все ниже, следуя за темной порослью волос на груди и животе и упираясь в ремень на брюках. Я с ужасом поняла, что если Кысей снимет штаны, то от жалких ошметков моей гордости не останется и следа.
— Вы обещали принять мою помощь, еще там, на корабле, помните? — он потянулся к ремню.
Я торопливо отвернулась.
— Ах, это теперь так называется? Помощью? Можете хоть догола раздеться! Я вас выставлю в коридор, заберу одежду, будете настоящим посмешищем!..
— А вы и так из меня сделали посмешище. Даже если я голышом пробегу по дворцу, это мало что изменит.
Судя по шелесту, брюки уже были на полу. Зажмуриться и вытолкать его взашей? Но это казалось таким малодушным. Неужели у меня не хватит гордости и сил? Во рту появился соленый привкус — я до крови прокусила губу. Надо просто не смотреть. Я развернулась к нему.
Кысей уже был полностью обнажен, представ во всем великолепии мужской красоты. К счастью, на меня он не смотрел, отвернув голову в сторону и заливаясь краской стыда, поэтому не видел, как я жадно сглотнула и высоко задрала подбородок.
— Прямо жертвенный козлик на заклании, — хрипло процедила я. — Убирайтесь. Ваши жертвы никому не…
Он вдруг резко сделал шаг вперед, взглянул в глаза и притянул к себе, словно пытаясь мною скрыть свою наготу.
Я забилась в его объятиях, но железная хватка на моем запястье заставила опустить руку вниз. Я застыла, глядя ему в лицо, а потом сомкнула пальцы.
— Вы понимаете, что стоит мне сжать кулак, и у вас будет пожизненный целибат? — зло выдохнула я.
Кысей шумно втянул воздух и кивнул, а потом поцеловал меня, языком подобрав капельку крови с губы. И я поняла, что не разомкну пальцев, не отпущу горячую каменную плоть, пульсирующую желанием, и не отдам эту ночь никому…
Я впилась ногтями ему в спину, но Кысей все равно упрямо отстранился, нависнув надо мной и заглядывая в глаза.
— Подождите… Вы должны сказать… — нетерпеливо прошептал он, — что даете согласие…
— Какого демона! — чуть не взвыла я, отчаянно пытаясь обрушить его на себя. — Хватит издеваться!
— Скажите… — упрямо произнес он, целуя меня в шею и обжигая желанием.
— Даю, даю!..
… Кысей наконец начинает двигаться внутри меня, осторожно, с опустошающей медлительностью, словно не представляя, как далеко может зайти. Я так сильно его хочу, что это становится пыткой. Его мучительная неопытность заставляет меня задыхаться от желания, царапаться, прижиматься к нему, направлять его движения. Дыхание сбивается. Он что-то шепчет, а потом смелеет и с каждым толчком проникает в меня все глубже, все полнее, все сильнее. Горячий пряный запах его кожи, звук тяжелого прерывистого дыхания в ушах и соленый вкус поцелуев. Наконец им двигает только инстинкт, стремительное и хищное желание проникнуть, наполнить и обладать, которое отзывается во мне острым спазмом.
Я понимаю, что заигралась. И давно переступила позволенную грань наслаждения, ту самую грань в любовной игре, за которой блаженство соития обращается в невыносимую боль, отнимающую дыхание и сводящую с ума. Мое наказание за блуд в монастыре. Изломанный фанатиками разум. В нем уже расцветает огненный цветок боли, выжигающий реальность. Я бьюсь в отчаянной попытке освободиться, чувствую вес его тела, сильную хватку пальцев вокруг моих запястий. Я хватаю воздух, но оказываюсь в плену его губ. Поцелуй не дает мне вдохнуть, и сознание взрывается. Я умираю. А в следующую секунду он наполняет и обжигает меня, словно выбрасывая из бездны безумия. Я живу его желанием, его страстью, его пылающей мукой блаженства, его опустошенностью… Я живу…