— Конечно, матушка, — я склонила голову.
— Я дарую вам честь… молиться у реликвии заступницы, — она подошла ко мне и опять приложила ладонь к символу, прикрыв глаза. Бесконечность пылала.
У меня возникло странное чувство, что это не я безумна, а мир вокруг сошел с ума, причем давно и безнадежно.
Я вышла от настоятельницы в полном смятении. Получается, что церковники и впрямь чувствуют этот символ и его наполненность. Вот только наполненность чем? Может, вовсе не праведностью, а… безумием? Потому что только этого добра у меня в избытке…
Проходя мимо окна, я бросила мимолетный взгляд на заснеженный дворик и споткнулась. Темную высокую фигуру инквизитора было невозможно не узнать. Он бурно объяснялся с монашкой и что-то требовал. Я вцепилась в подоконник, пожирая глазами знакомый разворот плеч, блестящие на солнце черные волосы, гордый профиль… Кардинал обещал отправить красавчика в Керекеш, куда сбежал адмирал Мирчев вместе со змеиным выродком. Инквизитор уедет туда, не будет путаться под ногами и смущать меня плотскими соблазнами… Тьфу! Я уже точно сошла с ума. Какое, к демону, воздержание? Я хочу его. Хотя бы еще раз. В конце концов, для обряда нужен прямой взгляд в глаза, так что можно просто не смотреть ему в лицо. Точно! Столько поз… пусть возьмет меня сзади! Я очень живо представила, как выскакиваю во двор, хватаю его за руку, тащу вон в ту теплую пристройку, задираю на нем мантию, сгибаюсь под его горячей тяжестью, задыхаюсь от боли и блаженства, упиваюсь его душевной мукой и плотским запретным наслаждением, а потом еще раз… и еще один разочек… Зрение помутилось, но я увидела, как инквизитор запнулся на полуслове, поежился, обернулся к той самой постройке, а потом принялся лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках. Его взгляд безошибочно нашел меня в окне и встретился с моим… Я отпрянула, цепенея от ужаса. Кысей почуял мои мысли даже отсюда. Дура!
Идиотка! Я так сильно заколотила себя по лбу, что голова начала гудеть, а потом помчалась к себе в келью и забралась в кровать. Не выйду отсюда, даже если монастырь будет гореть в адском огне!
Мои пальцы коснулись полированных клавиш клавесина, и тишину пустого поместья нарушил кристально чистый звук. Я задумчиво перебирала звуки, один за другим, а рядом сидел Виль. Он грыз кончик пера, потом сплевывал, записывал возникающие мелодии в нотную тетрадь, обращал ко мне горящий взор и требовательно кивал. И я играла… У мальчишки был очень сильный Дар, и он не хотел исчезать вместе с ним. Я понимала, что пока не испишу всю тетрадь, мара Виля не оставит меня в покое. Впрочем, это было к лучшему. Отвлекало от глупых мыслей об инквизиторе и держало в узде Лешуа. Дерек был готов на все ради этих песен, которые собирался издать и подарить Кераимской опере в память о сыне. А еще он сделал предложение руки и сердца Тени. И это было плохо. Но я не выдала своего недовольства, милостиво согласившись на брак своей служанки, но только после свадьбы княжны. Пусть надеются и послушно играют предписанные им роли. До знаменательного события оставалась неделя.
Я недовольно шикнула на мару и захлопнула крышку клавесина. На часах было почти семь. Где же Дылда? Он уже должен был вернуться. Вместе с Антоном. Мой влюбленный братик оказался на редкость упрямым. Он попытался проникнуть во дворец, чтобы встретиться с княжной, но, к счастью, его не восприняли всерьез и просто вышвырнули. Я поддерживала дружбу с Юлей, которая зачастила ко мне в монастырь, а потом и в поместье. Я даже сделала ей одолжение и повесила портрет Антона у себя в спальне, чтобы эта дурочка могла поплакаться на моем плече. Княжна воображала во мне поддержку и понимание, поэтому и сообщила про письмо от Антона. Она прилетела в поместье, задыхаясь от радости, возбужденно испрашивая совета и требуя помощи. В условленное время она должна была избавиться от охраны, выскользнуть из дворца и отправиться в Гостевой квартал, к палатке шептуна, где бы ее ждал Анжи… Мне едва удалось скрыть досаду. Про Яшлика я не подумала. Мой братик все полтора месяца, пока я сходила с ума от тревоги из-за него, прятался у шептуна. А тот паразит даже словом не обмолвился, обиду затаил, паскудник, насмехался и веселился! Ничего, ничего… Скоро всем будет смешно. До кровавых слез обхохочетесь.
Хлопнула дверь, и в гостиную ввалился злобно пыхтящий Дылда, тащивший за собой избитого Антона в женском платье. Я вскочила на ноги и бросилась к брату.
— Госпожа, вы это, не серчайте, пришлось немного приложить стервеца… — покаянно промямлил головорез. — Брыкался.
— Все правильно сделал, Дылда, — сказала я, задирая подбородок брату и заглядывая в глаза. — А я еще добавлю!