— Ага, слышь, — Илай перевел дух. — Сами дикари с бубнами, а будут нас учить природу любить.
— Это ацтеки, — раздался новый голос. — Они не отвергают технику.
Три посетителя и бармен обернулись. В самом темном, пыльном и дальнем углу «Енота» за одноногим столиком отдыхал постоялец верхней комнатушки, о котором внизу вспоминали только тогда, когда он входил или уходил.
Гость закурил и прищурился, глядя поверх шейного платка.
— И некоторые из них никогда не видели лошади. — Он коснулся шляпы и отвернулся к окошку, испачканному мошкарой до полупрозрачности.
Пепел был чужаком. После его реплики беседа улеглась и как-то не решалась вязаться.
— Я что тебе скажу, — произнес Масло, глядя в стопку, которую тер и перебирал в коротких мясистых пальцах. — Всё это индейские фокусы. А что они потроха едят или белых детей крадут — так это дураки придумали, и дураки же слушают.
— Угу, — отозвались из зала.
— В моем заведении порядок всегда один. — Масляный Джек кивнул за стойку. — Я скажу, Козья Нога подтвердит.
На дощатой стене позади него висел механический обрез — изделие тяжелое, сработанное грубо, но весьма умело.
ГАР-Р-Р!
Дизельный мотор тарахтел где-то совсем рядом. Сквозь прорехи меж досок «Енота» брызнул свет. Настил задрожал в унисон приближавшемуся рёву, и проблески фар меж неровных досок прочесали салун мелкой гребенкой. Со стропил и балюстрады посыпались опилки, пыль и прочая труха. Чужая дорожная машина подкатила к салуну, и мотор заглох.
Старатели, которые тут же оказались на полу, теперь выглядывали поверх столешницы как пара домовых. Тощий, секунду подумав, решил последовать их примеру. Он сложился как аршин, оставив «кукушку» на столе. Та копошилась в луже виски и неодобрительно щелкала. Масло впопыхах опрокинул патрон, просыпал дробь на стойку и теперь пытался собрать ее.
Как видно, все четверо ждали, что в салун опять ворвутся ацтекские мотерос: убийцы коров, пожиратели органов и напасть белых младенцев. И все как один — у Пепла в приятелях.
Мотор под окнами умолк. Пара рук легла на створки дверей. Звякнули золотые браслеты. Свет на улице погас, и путник явился из тени: это был коренастый мексиканец, круглый как сдоба и крепкий как железный гвоздь, при усах, кожаной шляпе и жилете с тысячей карманов, меж которых на волосатой груди сверкал огромный крест.
Грохоча сапогами, испанец пересек настил и привалился к стойке. Масло бросил собирать дробь и выжидательно на него уставился. Южных торговцев в Колорадо жаловали почти так же, как индейцев. Говорили, что те сплошь бандиты и головорезы, а многие вообще не понимают по-здешнему.
— Текилы, ми компа. — Южанин ухмыльнулся и хлопнул о стойку горстью крупных монет.
Этот язык Масляному Джеку был понятен. Он смел дробь в руку, с достоинством покряхтел и погрузился под бар.
— Как по-вашему «кукарача»? — Торговец бегло оглядел собрание. — Индейцев обидно звать как?
— Северных или южных? — спросил Красавчик.
— Да любых. А?
— Ну, красные… Красножопые, — пробормотал Илай. Он покосился на старшего и умолк.
Хозяин вынырнул, утвердив на стойке бутыль — массивную, полупрозрачную, обросшую паутиной и кукурузной шелухой.
— Эста буэно! Я пью — с меня анекдот!
Мизинцем придвинув к себе стакан, мексиканец понюхал желтоватое содержимое. Скривился было, но решительно запрокинул кожаную шляпу, высосал неведомую жидкость и грохнул стаканом о стойку. Масло недовольно поморщился.
— Приходит кукарача — красный по вашему, да — приходит, значит, красножопый к индейскому колдуну, — объявил испанец, выставив крепкий указательный палец — И говорит, хочу, говорит, вождь, огненной воды попить.
— К шаману, — поправил Красавчик. — И шаман, это ж не вождь.
— К шаману, эста буэно, — согласился мексиканец. — А красным в баре не наливают. Научи, говорит, как мне по-белому просить налить горькую?
Он блеснул золотой коронкой и воздел перстни к потолку.
— Идет тот красный по пустыне… А, да! Нет. Шаман, шаман говорит ему — слушай, компа, самое оно, говорит, скажи «накапай, хозяин, на два пальца, да чтобы вставило».
Красавчик Илай загоготал было, но икнул и смолк, завидев суровый взгляд Зебулона.
— Идет тот кукарача по пустыне, — вел свое испанец, — и тут мандраж у него.
— Это не бывает, чтоб у красного мандраж. — Масло качнул головой. — Индейцы все забобонные, их Сатана бережет.