— А Кецалькоатль — бог чего? — спросил Пепел.
— Много чего. Бог знаний. Бог змей.
— Бог солнца?
— Это не он. Уицилопочтли бог солнца.
— В яме?
— Что?
— «Солнце в яме». Это тебе о чем-нибудь говорит?
Кайнс проигнорировал вопрос. Он посмотрел вдаль и пошевелил губами.
— А может кто-то назваться богом ацтеков, — спросил Пепел, — Так, чтоб ацтеки ему поверили?
— Это случалось, — ответил Кайнс. Он помолчал и добавил: — И плохо заканчивалось.
— Почему?
— Они будут служить такому богу. Но только он должен будет всё время доказывать, что он бог.
— Доказывать? — спросил Пепел.
— Творить чудеса. Тело служит богу, а бог должен служить людям. Иначе тело казнят. Как Монтекасуму.
Стрелок поскреб щетину.
— Или как Иисуса Христа, — добавил он.
Дед снова пошевелил тонкими губами. Когда Пепел уже решил, что старик обиделся насовсем, и перестал ждать ответа, мистер Кайнс ожил снова.
— Кое-где принято считать, что Кецалькоатль и есть Сын Божий, в понимании ацтеков, — сказал он. — Но дело-то в том, что так может думать только белый. У змеиного бога нет ничего общего со Спасителем.
— А с дьяволом? — спросил Пепел, сам не зная, зачем.
Пришел черед старика удивиться.
— У мешиков нет лукавого, не к ночи он будь помянут, — сказал он. — Это Кортес был уверен, что ацтеки молятся Сатане. А мешики думали, что он сам ест мясо своего бога во время причастия. Для ацтеков это было ужасное святотатство, достойное чернейшего из живых демонов.
Старик хрипло и коротко рассмеялся — будто хворост захрустел под колесом одноколески. Пепел ждал продолжения, но его так и не последовало. Тогда слингер уселся прочнее, поднял высокий ворот и надвинул шляпу так низко, что его костюм превратился в единый, почти непроницаемый для ветра панцирь. Мысли Пепла были в беспорядке с самого начала, но теперь беспорядок только ширился, и он решил оставить сложный разговор как есть.
— Я хочу осмотреть Фонтейн, — сказал Пепел. — Там кто-то живет?
— В мотеле светится, у колеса, — туманно ответил старик.
Пепел кивнул и задремал, покрепче ухватившись за сиденье.
Его разбудил голос Кайнса:
— Фонтейн, штат Колорадо!
Моноциклет стоял в пыли у обочины.
Пепел обнаружил, что проспал часа полтора: вокруг весьма похолодало, а созвездия над головой успели совершить полоборота. Стрелок спрыгнул в мягкий песок и притопнул, разминая затекшие ноги.
— Я вспомнил, чего еще Кецалькоатль бог, — сказал Кайнс из темноты.
— Чего? — спросил Пепел.
— Медяк.
— Что?
— Тот медяк, что ты доставал вместе со спичками. Плата за дорогу. А с меня информация.
Слингер вытащил из кармана последнюю фишку, подышал на нее, да и швырнул ее старику. Тот поймал медяк и убрал его в дождевик.
— И? — спросил Пепел.
— Конец света, — ответил старик. — Кецалькоатль бог конца света.
Мистер Кайнс дернул рычаг, и одноколеска покатила прочь, бурча и разбрасывая пыль в свете фонаря. Пепел остался во мраке, среди шумящих трав и негромко цокающих ночных сверчков. Над головой его яркими россыпями кружились кометы и созвездия.
В такую же звездную ночь он когда-то убежал из фанерной будки, в которой проживал вместе с Джонни, свистнув у отца десять баксов и Кочергу, неприкосновенный рейнджерский револьвер. В такую же звездную ночь он впервые вышел на тесный балкончик своей городской высотки и увидел перед собой панораму озера Мичиган, доки, грязные кварталы с одной стороны и здоровенные жилые циклопические башни — с другой.
В такую же ночь он разыскал поселок своего детства и выяснил, что старый Джонни уже давно умер — его зарезал из-за какой-то женщины какой-то проезжий техасский мясник.
За пару минут глаза слингера привыкли к серебряному звездному свету. Пепел еще раз оглядел ночные окрестности. На фоне бледного восточного горизонта виднелся остов какого-то древнего ярмарочного аттракциона, видимо, фрагмент «чертова колеса», или же «машины Ферриса» — наполовину обвалившийся гигантский каркас в форме полумесяца на двух огромных ходулях. У подножья этой конструкции мерцал разноцветный огонек.
Стрелок втянул носом пряный осенний воздух, замер и сосредоточился на окружавших его звуках. В округе было спокойно — птицы не шумели, собаки не лаяли — даже койоты молчали. Если в Фонтейне и водились опасности, сейчас они наверняка спали крепким сном.
Сначала ему казалось, что до мотеля подать рукой — но Пепел шел и шел, то перебираясь через овраги, то петляя в болотной осоке, то шагая напрямую — и всё без толку. Остов чертова колеса уже висел над головой, а неоновый огонек всё так же дрожал и переливался у его подножия, оставаясь крошечным.
Других огней поблизости видно не было: Фонтейн, судя по всему, был оставлен. Людей в прерии обитало много, но не столько, чтоб волноваться о нехватке жилья. Где наклевывалось стекло-0, хороший урожай или хорошая охота, там неизбежно заводились люди и росли дома. Потом кто-нибудь в новом селении начинал слышать Шум, и сквоттеры испарялись из его округи в одночасье, не считая самых упрямых, вроде Масляного Джека, который пересидел в своем «Еноте» несколько приливов и отливов цивилизации.
Овраги и болота наконец остались позади. Стрелок выбрался на дряхлый панцирь автостоянки, большой квадрат из гудрона, здесь и там проеденный степными травами. Мотель — низкая кирпичная громадина — раскинулся по дальней его границе. Окна мотеля были темны. На его вытянутом фасаде мерцали неоновые трубки:
ГАДЮЧИЙ ДВОР
Комнаты Бар Стоянка Горючее Телефон
МЕСТ НЕТ
Пепел ухмыльнулся. «Гадючий двор» выглядел совершенно нежилым: вся его темная кирпичная кладка осыпалась и была густо затянута плющом, и даже на крыше цвели какие-то растения, — при этом сама вывеска горела в полную газовую силу. Кто-то обновил и зажег ее совсем недавно. А значит, место для слингера здесь было припасено — теперь он точно был уверен в этом. А заодно и в том, что старик Кайнс подвез его досюда не случайно.
«Наверняка ее человек, — решил Пепел. — Что ж, солнце, благодарю за такси».
Над тяжелой раздвижной дверью мотеля в эмалированном плафоне мерцала еще одна лампа, на этот раз обычная, без неона. Вокруг ее колбы с тлеющей нитью танцевала стайка ночных мотыльков. Слингер подналег на створки, потом еще раз — и двери с хрустом разъехались по сторонам. Где-то вверху брякнул колокольчик. Других звуков не последовало, и Пепел аккуратно шагнул через порог.
На конторке было темно и пусто. Дизельный генератор тихо урчал внизу, под досками и бревнами пола, но в самом холле царил полумрак: только неоновые отблески падали снаружи длинными сполохами — синий-желтый. Синий-зеленый. Синий-красный.
Пепел едва не пропустил внутреннюю дверь — она скрывалась в тени торгового автомата. Стрелок осмотрел его разбитую витрину и раскуроченные внутренности, настолько пропахшие поп-корном, что древний горелый душок ощущался рядом до сих пор. Мотель, как видно, был разграблен не один десяток лет назад. Но генератор кто-то привез сюда недавно.
Пепел зажег спичку. К жестяному боку автомата был прилеплен дагеротип, изображавший мотель в его лучшие времена. Усатый джентльмен позировал с двумя приятелями на стоянке у главного входа, среди флажков и гирлянд, а позади троицы маячила всё та же машина Ферриса, ярмарочное колесо обозрения в полнолунной фазе и полной исправности. Только название было какое-то другое — «Моторный двор», или что-то вроде.
Держа руку у кобуры, слингер прошел во внутренний дворик.
Мотель оказался построен с размахом. В его внутреннем дворе раскинулся целый дикий сад. В гуще зарослей виднелся то ли фонтан, то ли бассейн — кафельная яма по пояс, сплошь усеянная багровыми листьями. Узловатые стволы и ветви акаций тесно обступали ее и смыкались над головой, оставляя небу совсем немного пространства. Там, где акациям не хватало места, торчали сорняки всех мастей и пород, нередко в человеческий рост, — а толстые вьюнки и плющи карабкались еще выше. На крыше мотеля буйно росли какие-то цветы с мясистыми листьями — некогда определенно комнатные — и в воздухе стоял их сладковатый запах.