Пепел заметил индианку сразу, как только приблизился к кафельной яме. Жрица сидела у фонтана в свете единственного дворового фонаря, качавшегося на древнем скрипучем проводе. Кожа Игуаны была чиста — бронзовые узоры исчезли. Теперь с тонких плеч верховной жрицы ниспадала дешевая футболка с выцветшим орнаментом — не ацтекским, а, скорее, майянским, насколько мог разобрать слингер. Еще он мог разобрать, что больше на жрице нет ничего.
Бессмертная Игуана казалась такой же хрупкой и тонкой, как черные ветви акаций у нее за спиной. Жрица смотрела куда-то вверх, чертя в листьях на дне фонтана пальцем ноги. В ладонях она держала винный бокал, отпитый наполовину. Бутылка стояла здесь же, у ее ног, почти пустая.
— Ты долго шел, — сказала Игуана, разглядывая ветви над головой. Она спросила: — Хочешь со мной выпить вина?
Стрелок откинул плащ и присел на край фонтана или бассейна, забросив ноги в чашу и нарушив орнамент из опавших листьев. От самой Игуаны тоже пахло сладкой акацией — не настоящей, а какой-то цветочной водой, из тех, что продают бродячие коммивояжеры.
Жрица протянула ему бокал. Слингер положил руку на ее ледяные пальцы. Она не убрала их. Разные глаза Игуаны были неподвижны. Стрелок поднес руку индианки к губам и позволил ей напоить себя. Остаток жрица допила сама. Вино было терпким и крепким — хоть и слегка паршивым для такой пузатой крикливой бутылки.
— Не рано тебе пить? — спросил Пепел. — На вид тебе восьмидесяти нет.
При электрическом свете он дал бы ей лет тридцать пять. Возможно, тридцать семь. Года на четыре его старше.
— У меня был тяжелый день, — ответила Бессмертная Игуана.
Слингер вынул сигару.
— Для чего было швырять меня в яму? — спросил он. — Могла просто подложить мне ключ.
— Я тебя не знала, — ответила Игуана. Она посмотрела на него. — Мне ведь нужно было сначала в тебя поверить.
Стрелок откусил кончик сигары, сплюнул его под ноги и начал:
— Я пришел…
— Ты пришел забрать меня. Да? Это так? — Она склонилась ниже, ниже, пока не сумела заглянуть ему в глаза. — Я не из твоих американских подружек. Бери меня или уходи и мечтай обо мне в своих глупых ковбойских походах, еслибоишься… а-ай!
Отбросив сигару, Пепел сгреб индианку и ухватил ее за волосы, не зная, поцеловать ее или заломить ей руку. Игуана выронила бокал, рванулась вперед и поцеловала его сама, с такой силой, будто желала высосать кровь из его губ. Она кусалась и снова целовала его, не оставляя слингеру ни вдоха, ни выдоха. Руки жрицы скользили у него под одеждой как две длинные и быстрые рептилии, — они гладили здесь, толкались там, сюда тянули, туда не пускали. Слингер моментально начал изнывать от похоти. Бессмертная Игуана почуяла это и принялась дразнить его еще беспощадней.
Кррак!
Стрелок отпихнул индианку прочь. Ворот ее футболки затрещал у него в руке, обнажив худое бронзовое плечо жрицы. Пепел чувствовал вкус крови. Он знал, чего хочет жрица. Еще миг — и он будет готов нападать и убивать ради нее, вести себя как одуревшее животное, подчиняться ее капризам и не давать никому приближаться к ней.
Но Трикс успела подготовить его к подобным фокусам. Он умел сопротивляться. Пепел медленно вдохнул и выдохнул, подавляя в себе животную похоть. Нет, он не собирался сдавать партию, напротив — стрелок намеревался ее выиграть. Он снял с головы шляпу, стащил с себя плащ и бросил его на край фонтана-бассейна.
— Я сначала выпил бы, — сказал Пепел, усевшись на мягкий плащ как на подстилку. Не дожидаясь ответа, он взял бутыль и вылил остатки вина себе в рот.
Жрица смерила его неподвижным взглядом и вытянула руку, едва не коснувшись ногтем его носа.
— Ты сиди здесь, — сказала она. — Я принесу еще одну бутылку.
Вернувшись, Игуана без церемоний опустилась ему на колени.
— Мне холодно, — заявила она.
Стрелок пожал плечами и обнял ее. Жрица высвободила руку, откупорила бутылку и набрала в рот вина. Она поцеловала Пепла и разделила глоток вместе с ним. Слингер решил считать это знаком мира. Липкое вино теперь не казалось ему таким уж дрянным: вкус его на губах жрицы волшебным образом сделался сладким.
— Как ты потеряла глаз? — спросил ее стрелок.
Бессмертная Игуана улыбнулась.
— Когда мне было втрое меньше, чем сейчас, я убежала из квартиры. Из той квартиры, где жило моё племя. Я пошла в город и… плохо себя вела. — Жрица засмеялась. — Но мне было всё равно, мне не хотелось возвращаться к ним.
— Плохо себя вела? — Стрелок поднял брови. — Это как?
— Ты слышал о Денверском Иисусе?
— Какой-то псих из пустошей? Подражатель Чарли Мэнсона?
— Майк был хороший мальчик, — возразила Бессмертная Игуана. — Девочки его любили. Он собрал из нас целую банду. Я помогла ему это сделать.
— Это не тот Майк-Иисус, что пробирался ночами в город, и?..
— Нет, это были девочки. — Жрица взяла бутылку и снова отхлебнула из горлышка. — Майк был неопрятным и небритым, он не прошел бы через охрану. Шли только девочки. Он говорил им, кого и как убить, а они убивали.
— А потом их всех замели, — закончил Пепел, — и повесили там же, в пустошах.
— Не всех. — Игуана поцеловала его. — Я сказала полицейским, что ничего плохого не сделала. И они меня отпустили.
Она поцеловала его еще раз.
— Стоп, так ты она… как ее. — Стрелок отстранился и посмотрел на Игуану. — Ты Мэри Сью Эрен…
Жрица прижала к его рту горячие сухие пальцы.
— Не нужно, — сказала она. — Ее больше нет.
— Говорили, ты убила двадцать, — сказал слингер. — В том числе женщин и детей?
Ногти Игуаны впились ему в губы.
— Я никогда не убивала детей, — сказала она ровно. — Запомни это. Я не знала, что та девка была в положении.
— Ты никого не убивала, — отозвался Пепел. — Тебя ведь оправдали. В обмен на показания. Против хорошего мальчика Майка, против остальных «девочек».
— Я не люблю девочек и мальчиков, — ответила Игуана. — Я люблю только сильных мужчин.
Стрелок взял руку жрицы и отнял ее пальцы от своего лица. Он сам коснулся ее щеки. Потом не сдержался и тронул нефритовый зрачок. Бессмертная Игуана не моргнула.
— Это его работа? — спросил Пепел.
— Нет. Я вернулась на квартиру. Они не захотели меня пускать и собрали большой суд старейшин.
— Какое-то испытание на верность? — Слингеру доводилось слышать об этих судах.
— Я ждала, что мне прикажут сделать себе больно. Эти жадные старики, отцы и матери — они любят смотреть на боль и кровь. Это две…
— …вещи, что радуют богов, кроме жизни, — закончил Пепел за нее.
Игуана потянулась к нему, норовя снова укусить за губу, но стрелок не дался ей.
— Ты хорошо знаешь мой народ, — сказала она.
— Я был помолвлен с одной из вас, — ответил он. — Значит, жрецы потребовали…
Стрелок опять коснулся ее щеки.
— Они попросили убить ребенка.
— Что? — Пепел отнял руку.
— Они попросили убить ребенка, — повторила Игуана. — Ты с ним знаком. Ему тогда было пять, а теперь двадцать. Я назвала его заново. Ревущий Буйвол. Тебе нравится такое имя?
Слингер подобрал бутылку.
— Очень, — сказал он, глотнул вина и поморщился.
— Ты знаешь, что я родила троих детей? — сказала жрица. — Их всех забрали.
— Кто?
— Опекунская служба.
Пепел отхлебнул еще вина.
— Мои соболезнования, — сказал он.
Игуана отобрала у него бутылку и отставила ее в сторону. Потом наклонилась к слингеру и прошептала ему в ухо:
— Ты знаешь, чего я хочу?
— Чего? — спросил Пепел.
— Чтобы кто-то сделал мне еще.
Слингер поднял брови, отстранился и посмотрел на нее.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Только пообещай мне.
— Что? — Игуана обняла его за шею.
— Что не смоешься сразу после.
— Обещаю.
— И хватит кусаться!