Он ухватил свой манекен за бока и толкнул живчика следом, пытаясь одним махом спихнуть его в яму, но тот поднялся и толкнул в ответ.
С тем же успехом в железного болванчика мог врезаться ствол невысокого, но довольно плотного дерева. Манекен заскрипел и согнулся на ноге, а стрелок не удержался и отлетел прочь, спиной на твердую землю.
Он сдвинул шляпу на затылок, прищурился против солнца и увидел, что мертвец направляется к нему.
— Пако! — позвал слингер еще раз.
Крак-крак-КРАК! Раздутая башка живчика лопнула как арбуз, распавшись короткими и неровными зелеными лепестками. Запахло болотной тиной.
ПАФ-Ф! ПАФ-Ф! ПАФ-Ф! Винтовка торговца прогремела у него над головой трижды, всякий раз отбрасывая живого мертвеца немного дальше, пока тот, наконец, не скользнул в яму утилизатора, щерившуюся у них под ногами.
— Буйвол, врубай горелки! — крикнул Пепел.
Индейца много просить не нужно было. Живчик еще цеплялся отростками за края железной ямы, а Ревущий Буйвол уже подлетел к ней и всем весом навалился на тяжелый рычаг.
Кланг! Кланг! Механизмы запустились, и мертвец заверещал, извиваясь в огне.
Пепел медленно уселся, потирая ушибленное плечо. Над ним стоял Пако. В руке его дымилась телескопическая винтовка.
— Никогда не считай мои патроны, слингер, — прошипел мексиканец, передергивая затвор. Потом ухмыльнулся и повторил спокойнее: — Ты понял? Никогда.
— Понял, — сказал Пепел. Он сделал шаг к яме и заглянул в нее. — Я только не пойму, отчего здесь такое всё… маленькое. Там, в горах, яма больше раза в полтора.
К ним приблизился Буйвол.
— Вы что, сделали увеличенную копию? — спросил его стрелок, кивая на манекен. — Всё в полтора раза больше, ради одной ямы? Так не получится, она грелась бы куда сильней.
«…И понадобился бы мощный пламегаситель», — подумал он.
— Ладно, — сказал Пепел. — Черт с вами, с ацтеками. Давайте попробуем сделать костер.
Они сложили костер из колючек ядовитого чапарраля, укол которого был лишь самую малость приятней укуса гремучей змеи. Насколько Пепел старался беречь от колючек руки, он все равно сидел у кучи собранных веток, почесывая исколотую воспаленную кожу на обоих. По счастью, у него теперь был табак, и слингер временно был счастлив.
— О, глянь, я нашел что-то, слингер, — подал голос Пако. — Ай да слингер, молодец, уважаю.
— Что там? — спросил Пепел, раскуривая самокрутку.
— Губная гармошка, та, что во рту ходячего была. А в ней пуля. Твоя. Аккурат в правой верхней дырке.
[ФОН] /// Big Iron /// MARTY ROBBINS
— Слава сыну Джонни, великого аризонского рейнджера, — сказал Буйвол.
— Брось. — Пепел затянулся табачной горечью. — Его Пако застрелил. Я не при чем.
Они решили выпарить над костром несколько жестянок вина, чтобы не пить алкоголь без кипяченой воды. Вино нагрелось, но спирт ушел из него не полностью: скоро все трое захмелели и взялись пить вино просто так: даже Буйвол, который поначалу смущался, потому что никогда еще не пил.
Кроме вина от Лоуренса Майкла им осталось полкварты виски, но запах его все трое нашли чересчур тошнотворным, и пить отказались. Индеец оказал им неоценимую заслугу, обнаружив в ангаре ацтекский тайник, в котором лежало три сладких картофелины — немного пожухлых, но вполне съедобных.
Костер тоже пришлось разложить в ангаре — снаружи затевалась песчаная буря, и стать новым живчиком ни у кого желания не было.
— Я понял, — пьяно пробормотал Буйвол, сидевший напротив слингера и неотрывно смотревший в огонь.
— Что понял? — спросил Пако.
— Сжечь Иисуса Христа, сжечь всех его слуг. Мы идем к Кецалькоатлю, чтобы он сжег нас. Так говорит пророчество.
Пепел вытащил из Кочерги шомпол и тронул им картофелину, которую запекал в золе.
— Вот это я после визита к Кецалькоатлю, — сказал он.
После небольшой паузы индеец вдруг захохотал. Его смех раскатисто гремел под сводами ангара, он он был примечателен и сам по себе: утробный, протяжный, похожий и на мяуканье, и на квохтанье.
Ревущий Буйвол смеялся в первый раз, и делал это так странно, что даже Пако не осмелился присоединиться к нему.
Песок шумел снаружи, налетая волнами. Пепел уселся поудобнее.
— Большая буря идет, — сказал мексиканец. — Засыплет нас тут.
— Не засыплет, — сказал индеец, глядя в костер. — Я Бог Иисус. Мы спасемся и сгорим.
— Весело с вами, — отозвался слингер.
Что-то мешало ему сидеть ровно. Пепел порылся в карманах и вынул половинку фонетического диска, спасенного им из Храма Знаний.
— Жаль, так и не узнали, что такое аврора, — сказал он, глядя, как светится вечер за воротами ангара, и сквозь их тонкие щели с пылью сочится призрачная игра радужного сияния.
(1х15) Послесловие. Кинетический до Санта-Фе
В один из первых октябрьских рассветов на железнодорожной развязке чуть южнее и восточнее труднопроходимого Каньонленда показалось трое путников — три фигуры, ковылявшие друг за другом вдоль насыпи.
Буря недавно прошла. Осенний рассвет был холоден: небо затянула ровная свинцовая гладь, из-под которой солнце выглядывало лишь иногда, роняя горячие лучи напоследок.
Над железнодорожной развязкой, составленной из великого множества разных видов колеи со стрелками, поворотными столами и переключателями высился большой ржавый щит. «НАСТОЯЩИЙ МУЖИК КЛАДЕТ ТОЛЬКО НА 4 ФУТА И 8 С ПОЛОВИНОЙ ДЮЙМОВ!» — гласила надпись на нем. Облезлый мускулистый парень в фартуке рельсоукладчика замахивался под надписью молотом. Тело нарисованного работника, особенно промежность, была сплошь усеяна отверстиями разного калибра, изрешеченная пулями проезжих.
Из трех путников лишь один еще сохранял некоторую тучность: двое остальных, высокий и низкий, отощали очень сильно, и одежда болталась на них как на вешалке. Высокий курил самокрутку. Именно он первым заметил поезд.
— Поезд на стоянке! — крикнул Пепел. Индеец и Пако вздернули головы от земли. Потом Буйвол снова уставился под ноги.
— Поезд, бежим! — повторил слингер. — Вода, еда! Спасение!
Упоминание о телесных радостях принесло куда больший эффект. Его спутники подобрались и быстро заковыляли вслед за ним, через множество путей, петляя между стрелок и различных приспособлений для смены колеи.
[ФОН] /// Drink The Water /// JUSTIN CROSS
Люди, столпившиеся у вагонов далекого поезда, выглядели ничуть не лучше троицы. Кто долговязый, кто приземистый — все тощие, усталые и облезлые, увешанные разномастным снаряжением будто пугала.
У-У-У-А-У-У! Дорогу путникам преградил еще один состав, идущий встречным курсом. Черный кинетический красавец, из Санта-Фе до Нью-Йорка, локомотив скользнул мимо. За тендером потянулись крытые брезентом платформы — на них лежали орудия, боевые машины, и в большом количестве сидели солдаты, возвращавшиеся с тяжелой службы домой.
А за ними потянулись вакуумные гробы.
Эти висели на кронштейнах как страшные осиные гнезда, пухлые, лоснящиеся медными боками колокола, скрепленные попарно и по четыре. Некоторые из них были обвязаны лентами. Под некоторыми лежали цветы или горели свечи. Некоторые были подписаны, на некоторых были наклеены фото или дагерротипы тех, кто царапался внутри. Молодые улыбающиеся лица, взрослые, дети, женщины. Иногда целые семьи.
Поезд простучал мимо словно неторопливый кошмар и поплыл дальше, оставив путников наедине с очередью тех, кто стоял у другого состава: куривших, пивших виски из фляг и бутылок, неторопливо прогуливавшихся и молчавших.
— У нас есть полкварты виски, — сказал Пепел коренастому сержанту у вагонной подножки. — Мы с друзьями хотим воды. И нам троим нужен проезд.
Сержант забрал у него бутылку и приложился к ней.
— Не пей воду, сынок, — посоветовал он слингеру. — В этих краях — лучше всегда доливай виски, хоть на треть.
Тем не менее, он отцепил с пояса армейскую флягу и позволил всем трем от души напиться.