Тим Доннел
Змеиный Эликсир
(«Северо-Запад», 1997, том 37 «Конан и Битва Бессмертных»)
Город жил своей жизнью, похожей и не похожей на жизнь других городов. Ведь это был Шадизар, черная жемчужина Заморы, город воров и убийц, продажных девок и шарлатанов всех мастей, город торговцев и развращенной знати.
Богатые дома, дворцы и роскошные сады соседствовали с кривыми улочками мастеровых, кварталами воров и скупщиков краденого, грязными харчевнями и постоялыми дворами. Все это не могло существовать одно без другого, и невозможно было с уверенностью сказать, кого считать истинными хозяевами города — пресыщенных богачей, надменных купцов, дерзких грабителей или колдунов, в ночной тиши вершивших свои черные дела. Город был живым организмом, все части которого находились в завидном равновесии, и, как всякий организм, он имел сердце.
Базар, сердце Шадизара, поражал воображение своим великолепием и пестротой. Здесь продавалось и покупалось все, не было никаких запретов и ограничений — добро и зло теряли свое значение, отступая перед блеском золота. А солнце заливало город щедрым светом, и даже то, что в иной день могло бы показаться отвратительным, невольно радовало глаз…
Юноша, пробивавшийся через базарную толпу, вряд ли смог бы выразить это словами, и даже мысли о красоте бурлящей толпы, старых стен и ослепительного неба не возникали в его мозгу, но молодая радость жизни кипела в крови, сияла в глазах, требовала от тела немедленных и немыслимых подвигов или хотя бы громкого смеха.
Конан — так звали юношу — любил Шадизар, ему были по душе здешние нравы, бесшабашная разгульная жизнь. Опасности, подстерегавшие на каждом шагу, будоражили кровь, — но и он сам был опасен. Высокий, черноволосый, синеглазый, он выделялся в любой толпе спокойной силой и звериной грацией гибкого тела. Изысканные одежды не волновали его: простая туника, кожаные сандалии, широкий ремень — все, что нужно для той жизни, которую он вел. И конечно, самое главное — острый меч и верный кинжал. Остальное — вино, женщины, деньги — он брал от жизни силой и хитростью.
Конал врезался в толпу возбужденных зевак в самом центре базара. Это было излюбленное место городских представлений. Акробаты, жонглеры, борцы, фокусники, пожиратели огня… кого только не увидишь там! Вот и сейчас юноша заулыбался, предвкушая увлекательное зрелище, и еще активнее заработал локтями, протискиваясь поближе.
На небольшой площадке, ощерившись как волчата, дрались два юнца. Уличная драка — любимое развлечение шадизарцев, поэтому их и не пытались разнять, а, наоборот, подзадоривали, глумясь над каждым неудачным броском или выпадом. Неудачникам и недотепам нечего здесь делать — лишь сила, ловкость, хитрость и удачливость ценились в Шадизаре. Мальчишки злобно наскакивали друг на друга, ножи звеня высекали искры…
Вдруг в толпе взвизгнула женщина, раздались проклятия, люди поспешно стали расступаться — несколько воинов с мечами в руках прокладывали дорогу богатым носилкам. Четыре дюжих негра несли на плечах легкое сооружение, в котором, возвышаясь над толпой, сидела прекрасная женщина.
Конан обернулся на нее — и внезапно желание, точно огнем, обожгло его. Это было подобно удару молнии… Он не видел ни зеленого платья с богатой золотой каймой, ни сверкающего убора в волосах — только сладостные линии ее гибкого тела, только манящий взгляд и насмешливую улыбку. Она смотрела прямо на него, не мигая и улыбаясь все так же дерзко и загадочно. Носилки уже скрылись за поворотом, когда Конан пришел в себя. Не раздумывая, схватил за шиворот щеголеватого горожанина.
— Кто эта женщина? Ты знаешь ее?
Тот попытался вырваться, злобно сверкнул на Конана глазами, потом вдруг ехидно ухмыльнулся.
— А ты не знаешь? Да где тебе, оборванцу! Ведь это Деянира! Она не всякому вельможе по карману. Купить ночь ее любви может лишь очень богатый человек. Может, хочешь попробовать? — И он снова ухмыльнулся.
Глупец тут же понял свою ошибку, но было уже поздно: от пинка Конана он перелетел через улицу и врезался в жаровню с мясной похлебкой. Вопль обожженного и смех толпы слились и потонули в шуме базара.
Конан бесцельно побрел между шумных торговых рядов, ни к чему не прицениваясь, ни на что не обращая внимания. Образ женщины с каштановыми волосами, ее лукавый дразнящий взгляд стоял перед глазами. Сейчас он даже не мог вспомнить ее лица, но узнал бы в любой толпе.
Среди женщин его родной Киммерии было много красавиц, черноволосых и голубоглазых. Их любовь была прекрасна, как битва, и пьянила, как вино. Многих женщин встречал Конан, но ни одна из них не взволновала его так, как Деянира — истинная дочь Шадизара, где расы смешивались, даря миру либо грубое уродство, либо совершенную красоту.
Неожиданно раздавшийся рядом тихий смех привел Конана в чувство. Он снова увидел толпу, базар, услышал шум, крики, брань и хохот, и этот тихий смех, раздававшийся, казалось, из-под самых ног.
Опустив глаза, он заметил старика, сидевшего на корточках в нише стены. Чистая одежда из дорогой тонкой материи, сандалии из искусно выделанной кожи с драгоценными застежками, седые волосы, волной лежащие на плечах,— все говорило, что это не простолюдин. Но лицо, гладкое, почти без морщин, приветливое и веселое, было совсем не похоже на спесивые лица богатых торговцев.
Рядом со стариком на блестящем подносе лежало несколько странных плодов — и больше ничего. У других зеленщиков лотки ломились от товара и полные тележки фруктов и овощей стояли неподалеку, а этот старик сидел у своей жалкой горстки плодов и еще смеялся, глядя на Конана сияющими черными глазами:
— Покупай, киммериец! Тебе это скоро понадобится! Можешь мне поверить…— Голос старика, мягкий и глубокий, странным образом располагал и внушал доверие.
— А что это у тебя? И зачем они мне нужны, твои полосатые ягоды?
Ярко-красные, с желтыми полосками плоды и правда были не крупнее слив. Они сморщились, подвялившись на солнце, но старика это нисколько не заботило.
— Слышал про мисахи, киммериец?
— Мисахи? Так это и есть мисахи? Плоды, удесятеряющие силы и заживляющие раны?!
— Да, сынок, и не только это. Кто имеет мисахи, того не коснется никакое предательство. Покупай.
Конан усмехнулся, потряс кошельком, висящим на поясе — там звякнули мелкие монетки, которых не хватило бы и на самый скромный ужин и ночлег. Но старик лишь упрямо покачал головой.
— И все же они тебе скоро понадобятся.
Конан был не прочь еще поговорить со странным торговцем, но тут между ними протиснулся толстый крикливый купец, на чем свет честивший нерадивого слугу, тащившегося сзади… Когда они прошли, Конан хотел узнать цену мисахи — но ниша в стене уже была пуста.
Незаметно подкрались сумерки, и вот уже глубокая ночь раскинула над Шадизаром алмазную сетку звезд. Одни прохожие торопились домой, чтобы за тяжелыми засовами и высокими стенами дождаться утра, для других же наступало время настоящей жизни. Ночь была полна шорохов, тихих голосов, приглушенного смеха, из постоялых дворов доносились пьяные выкрики и хриплое пение. Изредка по улицам проходили группы вооруженных людей с факелами — городская стража. Тогда ночные голоса ненадолго затихали, а потом все начиналось с прежней силой.
Конан не спеша шел к постоялому двору. В темноте он видел, как кошка. Факелы, телохранители — роскошь изнеженных богачей, которые, сидя в своих дворцах, не видят в ночи ничего, кроме мрака и опасности.
Ему вдруг захотелось пройти мимо дома Деяниры — ему ничего не стоило узнать у пронырливых мальчишек, где тот находится. Зачем — он не знал и сам. Ему не на что было купить не то что любовь куртизанки, но хотя бы единственный поцелуй… и все же память об этой женщине не давала варвару покоя.
Небольшая круглая площадь, на которую выходили ворота нескольких домов, была совершенно пуста. Конан уже прикидывал, не перебраться ли ему через стену, а там будь что будет. Как вдруг бесшумно отворились ворота — ее ворота! — и на площадь вышли два телохранителя в латах и с факелами. За их спинами пугливо жался богато одетый юнец.