— Вот он, Шрипур-Аим, Путь Силы, не оскверненный кровью и предательством! Сегодня тебе была дарована великая честь принести искупительную жертву. Возможно, тебе еще не раз предстоит ее приносить.
Жрец снял с головы Конана обруч и снова надел на себя. Спустившись по лестнице, он повел его в одну из нижних пещер, приказав монахам удалиться.
Эта пещера больше походила на обычное жилище, нежели те, где Конан побывал раньше. Ни намека на роскошь, простое ложе, стол, несколько стульев, звериные шкуры на полу и стенах. Только в углу, на возвышении, сиял ограненный как алмаз черный камень, испуская из глубины трепещущие искры. Жрец, преклонив колено, положил на него жезл и обруч. Теперь он снова стал похож на того, прежнего старика. Конан, все еще находясь во власти увиденного, в изнеможении опустился на стул. Нежные вздохи бездны до сих пор волновали его кровь, желание слышать их снова и снова не проходило. Старик посмотрел на него с понимающей улыбкой, потом принес кувшин и два кубка, наполнил, и они выпили какого-то легкого искристого вина, сразу прогнавшего наваждение. Все стало на свои места. Конан сидел и ждал, что скажет старик. А тот не торопился, внимательно глядя Конану в глаза и лишь изредка переводя взгляд на его мощные руки, спокойно лежавшие на столе.
Наконец Конан не вытерпел:
— Ты что-то хотел мне сказать? Рассвет уже близко, я сделал все, что ты хотел, и теперь мне надо уехать.
— А ты уверен, что хочешь уехать? Разве ты не почувствовал, что Шрипур-Аим зовет тебя? Разве ты не ощутил нежности и любви Сердца Земли?
Видя, что Конан в сомнении и не знает, что ответить, старик продолжал:
— Я вопрошал о тебе звезды, ты знаешь. И у тебя, как у каждого человека, есть два пути. Один путь — остаться здесь, постичь нашу мудрость и служить Сердцу Земли. Если ты останешься, в будущем тебя ждет жезл Главного Жреца. Второй путь…— Старик замолчал, испытующе глядя на Конана.
— Ну и какой же он, второй путь? Договаривай, я все хочу знать.
— Второй путь — это жизнь в скитаниях, жизнь, полная сражений и побед, которые чаще оказываются поражениями. Это погоня за призраками, не приносящая истинной радости, а лишь усталость в конце жизненного пути…
Пока старик говорил, Конан представлял себя в таком же серебристо-красном, как у жреца, одеянии, с сияющим обручем на голове… Охранять мир от Зла? Служить Сердцу Земли?.. Остаться?.. Или — вернуться в Шадизар?.. Глаза женщин сияют ярче, чем драгоценные камни, а вздохи их в ночи любви ничем не хуже вздохов колодца… Что выбрать? Конан молчал, не зная, что ответить. Старик понимающе смотрел на него — ведь и его путь был во многом похож на путь этого варвара, и он в свое время сделал свой выбор…
А Конан вспоминал постоялые дворы Шадизара, игру в кости, ночные вылазки, опасные путешествия, и все это казалось ему более желанным, чем вздохи колодца и тихое пение. Решение его окрепло. Выбор сделан. Он встал, подошел к алтарю, на котором лежал жезл, последний раз посмотрел на то, к чему так стремился Зурр-аль-Асар, повернулся к старику и сказал:
— Я выбираю второй путь. Прощай, я еду в Шадизар. В последний раз мне, к сожалению, пришлось уносить оттуда ноги, но сейчас я, пожалуй, уже могу вернуться.— Конан с улыбкой похлопал рукой по поясу, где лежали жемчужины. Правда, кошелек, сморщившийся и слипшийся от сока мисахи, был по-прежнему пуст.
Старый жрец вздохнул, грустно посмотрел на киммерийца и сказал:
— Я знаю, что у тебя спрятано в поясе. Это тоже твой выбор, но знай: в жемчужинах заключена такая сила, что они меняют местами добро и зло, юность и старость, свет и тьму. Берегись, ведь это жемчуг Подземного мира!
Он встал, подошел к Конану, положил ладони ему на плечи и, заглянув в глаза, твердым голосом произнес:
— Ну что ж, иди. Монахи тебя проводят. Твой путь — служить игрушкой для исполнения своих и чужих желаний. Будь осторожен, Конан. И прощай.
Солнце еще поднялось не очень высоко, когда Конан вышел на поляну со стреноженными лошадьми. Он с удивлением обнаружил притороченные к седлам фляги с водой и вином и полные мешки снеди. Вскочив на коня, он почувствовал на бедре непривычную тяжесть. Это оказался новенький кошелек с золотыми монетами. Гикнув, Конан пустил коней вскачь.
Дорога разматывалась в обратную сторону. Уже много дней и ночей ехал Конан, а не встречал на пути ни селений, ни странников. Но вот однажды вечером он увидел вдали костер, и вскоре уже присоединился к торговцам, направлявшимся из Шадизара в Заминди. Из их разговоров Конан узнал, что в Шадизаре до сих пор ищут убийцу сына наместника, перетряхивая все притоны и харчевни.
Торговцы, коротая ночь, пили вино и играли в кости. Конан, соскучившись по привычным развлечениям, с радостью сел с ними играть. Ночь прошла весело, но наутро он еле проснулся. Солнце уже порядком припекало, мухи щекотали лицо. Конан сел, плохо соображая, где он. Смутно вспомнилась игра в кости, проигрыш за проигрышем: сначала кошелек, потом кони, потом кольчуга… Да, а где же караван? Кругом пусто и тихо. Лишь птицы перекликались как ни в чем не бывало да шумел ручей. Конан, фыркая, умылся, вытер лицо полой плаща и задумался. Что у него осталось? Меч, кинжал… А жемчужины?! Ага, вот они, в потайных кармашках. Целы. Ну что же, значит, Шадизар подождет. В Заминди тоже есть красивые женщины.
В Заминди время летело незаметно: то неожиданные встречи со старыми приятелями, то выгодные авантюры, то нешуточные опасности, добавившие ему, кстати, несколько новых шрамов.
Конан не раз, оказавшись на мели, готов был расстаться с жемчужинами, но подворачивалось дельце, сулящее хорошую добычу, и жемчужины так и оставались в его поясе. Изредка он доставал их и любовался мерцающим блеском, похожим на свет луны.
Наступила весна, и Конана потянуло в Шадизар. Он покинул Заминди с легким сердцем и тяжелым кошельком, прихватив заодно на постоялом дворе прекрасного да к тому же при полной сбруе коня. Теперь в Заминди будут рассказывать легенды о его похождениях и гадать, куда он скрылся.
Незаметно промелькнули несколько дней пути, и вот уже вдалеке Конан различил темные стены Шадизара. Он почувствовал, как ему все эти месяцы не хватало пестрой сутолоки центрального базара, веселых гулянок со старыми дружками. И что-то еще влекло его в Шадизар… Конан уже в который раз с улыбкой ощупал пояс, где лежали припрятанные жемчужины, сбереженные им во всех опасностях и приключениях.
Чуть-чуть не доезжая до города, Конан нагнал богатый караван и в шумной тесноте повозок, вьючных лошадей и торговцев, спешащих до ночи попасть в Шадизар, благополучно миновал городские ворота.
Город, омытый весенними ливнями, утопающий в зелени цветущих садов, показался Конану ослепительно прекрасным. Даже узкие улочки, разбегавшиеся от центра к нищим окраинам, радовали прохладой и свежим ароматом цветов, перебивавшим их обычную кислую вонь.
По одной из таких улочек и ехал не спеша Конан, предвкушая сытный ужин на знакомом постоялом дворе, а может, и встречу с приятелями. Здесь, у толстого Абулетеса, все было по-прежнему. Мальчишка, которого Конан знал как облупленного, принял поводья. Из-за дверей доносились взрывы хохота и стук глиняных кружек. Конан вошел в харчевню, и ему показалось, что он только вчера ее покинул — те же лица, тот же чад подгорелого мяса, тот же Абулетес, красный от жара и выпитого за день вина, тот же визг девок и тот же стук костей. Он пробрался между столами к жаровне, хлопнул толстяка по спине и со смехом сказал:
— Если и есть на свете что-то вечное и неизменное, так это твоя харчевня! Налей-ка усталому путнику своей кислятины да приготовь чего-нибудь, но смотри не пережарь, а не то я тебя самого изжарю!
Хозяин, узнав Конана, заулыбался, со знанием дела пощупал ткань его нового богатого плаща и засуетился вокруг вновь прибывшего: