– Но разве мы кого-то сильно удивим? Ведь я давно за вами ухаживаю. Так что в деревне нас, полагаю, уже считают женатыми.
– Юстас!
Он даже вздрогнул – настолько громким был окрик Люси.
– Что, дорогая?
Люси закрыла глаза. Она не собиралась кричать, но тогда бы он не замолчал. Люси потрясла головой. Необходимо сосредоточиться, если она хочет поскорее с этим закончить.
– Юстас, я безмерно признательна вам за оказанную мне честь, но я... – Она сделала ошибку, взглянув на него. Он выглядел таким невинным, с этим каштановым завитком волос, колыхавшимся у щеки...
– Да?
Люси поморщилась:
– Я не могу выйти за вас замуж.
– Конечно, можете. Уверен, капитан возражать не станет. Давным-давно указал бы мне на порог, не одобряй он наши встречи. Да и вы уже давно миновали тот возраст, когда требуется согласие родителя.
– Вот спасибо!
Юстас покраснел.
– Я имел в виду...
– Я знаю, что вы имели в виду. – Люси вздохнула. – Но я... Я правда не могу выйти за вас замуж, Юстас.
– Почему?
Ей не хотелось ранить его чувства.
– Можно не объяснять?
– Нет. – Юстас неожиданно горделиво приосанился. – Простите, но если вы намерены отказать мне, думаю, самое меньшее, чего я заслуживаю, так это узнать причину.
– Нет-нет, это вы меня простите. Я не хотела вводить вас в заблуждение. Просто... – Люси нахмурилась, опустив взгляд на свои руки, пытаясь подобрать нужные слова. – За столько лет мы, в некотором роде, привыкли друг к другу, и я не задумывалась об этом. А надо бы.
Лошадь тряхнула головой, резко забренчав упряжью.
– Я для вас привычка?
Люси вздрогнула:
– Я не...
Юстас положил свои большие руки на колени и сцепил их в замок.
– Все это время я считал, что мы поженимся. – Он пожал пальцами рук. – Вы тоже так считали – не говорите, что я не прав.
– Простите...
– А теперь вы ожидаете, что я отступлю из-за вашего каприза?
– Это не каприз. – Люси сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Слезы – слишком трусливый способ добиться от Юстаса сочувствия. Он заслуживал большего. – Последние дни я много думала. И мучительно переживала из-за того, кем мы друг для друга стали. Просто этого недостаточно.
– Почему? – Вопрос Юстаса прозвучал почти неслышно. – Почему вы усомнились в том, что у нас есть, в наших отношениях? Мне казалось, мы славно ладим.
– Но это и все. – Люси посмотрела ему прямо в глаза. – Славно ладим – этого для меня недостаточно. Я хочу - мне нужно - больше.
С минуту Юстас молчал. Ветер сгонял редкие листья к церковной двери.
– Это все из-за того малого, Иддесли?
Люси отвела взгляд, сделала глубокий вдох и выдохнула.
– Полагаю, да.
– Вы же знаете, он не вернется.
– Да.
– Тогда почему... - неожиданно Юстас стукнул себя по бедру, - почему вы не можете выйти за меня замуж?
– Это будет нечестно по отношению к вам. Вы должны это понимать.
– Думаю, вам стоило бы позволить мне самому судить об этом.
– Может, и так, – согласилась Люси. – Но тогда и вы должны позволить мне судить о том, что честно для меня. А пойти на уступку и прожить свою жизнь в славном браке я уже не считаю разумным.
– Почему? – раздался сиплый голос Юстаса, словно он был на грани слез.
У Люси запекло в глазах. Как она могла так унизить хорошего человека?
– Вы полагаете, что любите этого парня?
– Я не знаю. – Люси закрыла глаза, но слезы все равно потекли. – Знаю только, что он открыл для меня дверь в другой мир, совершенно новый, о существовании которого я и не подозревала. Я вошла в нее – и вернуться уже не могу.
– Но...
– Я знаю. – Она резко махнула рукой. – Знаю, что он не вернется, что я больше никогда его не увижу и не поговорю с ним. Но это неважно, понимаете?
Юстас замотал головой и, казалось, начав, уже не мог остановиться. Упрямо качал и качал ею из стороны в сторону, точно медведь.
– Это как... – Люси подняла руки в умоляющем жесте, пытаясь придумать аналогию, – как если бы я была слепой от рождения, а потом неожиданно прозрела. И смогла не просто видеть, но и наблюдать, как восходит солнце, плывя по лазурному небу во всем своем великолепии. Темно-лавандовые и синие тона прорезаются розовыми и красными всполохами, постепенно расползающимися по линии горизонта, пока вся Земля не будет залита светом. Пока тебе не захочется прикрыть глаза и упасть на колени в благоговейном страхе перед этим светом.
Юстас замер и уставился на нее в немом изумлении.
– Разве вы не понимаете? – прошептала Люси. – Даже если прозревший в следующую минуту вновь потеряет зрение, он никогда уже не забудет, чего именно лишился. Чем мог бы обладать.
– Стало быть, вы за меня не выйдете, – тихо произнес Юстас.
– Нет. – Люси бессильно уронила руки, почувствовав полное изнеможение. – Я не выйду за вас.
***
– Черт побери! – зарычал Эдвард де Рааф, пятый граф Свортингемский, когда еще один подавальщик пронесся мимо, каким-то образом умудрившись не заметить, как он машет ему огромной ручищей.
Саймон подавил вздох. Он сидел в любимой лондонской кофейне, положив ноги, обутые в новые туфли с красными каблуками, на стул, и неотвязно думал о деревеньке, из которой уехал неделю назад.
– Здесь все хуже и хуже обслуживают, не находишь? – посетовал Саймону граф, когда им в очередной раз пренебрегли. Подавальщик, должно быть, слепой. Или не замечает его намеренно. Де Рааф был высоким, крупным мужчиной с роскошными, заплетенными в небрежную косичку волосами, черными, как полуночное небо. На его землистого цвета лице, испещренном оспинками, в эту минуту застыла такая мина, что и сливки бы скисли. Кто-кто, а он точно выделялся из толпы.
– Нет. – Саймон, прибывший раньше де Раафа и потому уже получивший свой кофе, задумчиво отхлебнул из чашки. – Здесь всегда было паршивое обслуживание.
– Тогда почему мы приходим сюда?
– Ну, я прихожу из-за великолепного кофе. – Саймон оглядел обшарпанную, с низким потолком кофейню. Здесь собиралось Земледельческое общество – клуб с разношерстной публикой, какую мало что объединяло вне его стен. Ведь чтобы в него приняли, только и надо – интересоваться земледелием. – И, конечно же, из-за изысканной атмосферы.
Де Рааф бросил на Саймона до смешного возмущенный взгляд.
В углу завязалась драка между франтом в ужасном, напудренном розовой пудрой треххвостом парике и деревенским эсквайром в грязных ботфортах. И в тот момент, когда мимо столика друзей вновь пронесся разносчик – де Рааф даже руки не успел поднять, – в кофейню проскользнул Гарри Пай. Он двигался, словно кот на охоте, грациозно и беззвучно. А учитывая его невзрачную внешность – Гарри Пай был среднего роста, с заурядными чертами лица и предпочитал унылый коричневый цвет в одежде, – удивительно, если его вообще кто-то заметил. Саймон сузил глаза. При таком владении своим телом Пай мог бы стать опасным фехтовальщиком. Однако ему вряд ли приходилось держать в руках шпагу: только дворяне имели право ее носить, а Пай к ним не принадлежал. Что совсем не мешало ему ходить с небольшим острым клинком в левом сапоге.
– Милорды. – Пай уселся на единственный свободный стул у их столика.
Де Рааф многострадально вздохнул.
– Сколько раз я говорил тебе называть меня Эдвардом или де Раафом?
Пай еле заметно улыбнулся, услышав знакомую тираду, но слова его были обращены к Саймону:
– Рад видеть вас в добром здравии, милорд. До нас дошли вести, что вас едва не убили.
Иддесли легкомысленно пожал плечами.
– Пустяки, уверяю тебя.
– А я слышал другое, – нахмурился де Рааф.
Подавальщик со стуком поставил полную чашку кофе перед Паем.
У де Раафа отвисла челюсть.
– Как ты это сделал?
– Что? – Пай опустил взгляд и заметил: на столе перед графом пусто. – А вы сегодня не пьете кофе?
– Я…
– Де Рааф решил от него отказаться, – вкрадчивым голосом произнес Саймон. – Узнал, что тот плохо влияет на либидо. Недавно Хантингтон написал об этом трактат, ты разве не слышал? Особенно плохо кофе влияет на мужчин средних лет.