Пролог. Сельский сюжет
Утро выдалось погожим, солнечным. Апрельское тепло подъедало с грядок последние ломти снега, жирно поблёскивал огородный чернозём, напитавшийся талыми водами и первыми дождями. По уставу, садоводческому товариществу «Сибирская Ривьера» полагалась охрана, но сторожка давно пустовала. Никто из дачников, заглянувших накануне проведать свои владения, не остался на ночлег, и у небывалого события, приключившегося в посёлке в этот ранний час, не оказалось свидетелей.
В ясном воздухе из ниоткуда возник пылевой вихрь, заревел, заклубился и, вдруг разом потеряв силу, опал наземь белёсой кляксой. В центре кляксы обнаружился человек. Он переминался с ноги на ногу, отряхивая с себя бледно-серый налёт, и одежда под его пальцами на глазах менялась: плащ сизого бархата превратился в светлый тренчкот, долгополый сюртук и панталоны — в элегантный костюм-двойку.
Человек выбрался на дорожку между дачными домиками, с неё — на шоссе, потопал ногами, оббивая грязь с остроносых штиблет, пригладил мягкие каштановые кудряшки надо лбом с изрядными залысинами и двинулся в направлении города.
***
От редакционного «форда» до калитки было шагов десять, но двухметровый Лёша одолел это расстояние в три прыжка, точно попадая кроссовками на утоптанные островки среди влажного месива. Штатив на плече, в руке сумка с камерой, всё тяжеленное, а ему хоть бы хны. Марина козочкой скакала следом, прижимая к груди блокнот и микрофон с кое-как смотанным проводом, — с носка на носок, чтобы каблуки-шпильки не увязли в мягкой, прожорливой, будто трясина, почве. Надо было ботильоны на танкетке надеть. Знала же, куда ехала!
Деревушка Сорная тонула в весенней хляби, тоске и запустении, как при царе Горохе. Это в райцентре кругом асфальт, есть дом детского творчества и площадь с фонтаном. Двадцать пять километров к северу, и вот вам, пожалуйста: всей цивилизации — облезлый сельмаг у поворота.
Улица продувалась насквозь, и Марину в её кашемировом полупальто вмиг пробрал озноб. А хозяйка дома выскочила за ворота в ажурной кофточке и пёстрой шёлковой юбке.
— Заходите, гости дорогие, не стесняйтесь!
Любовь Петровна Куроловова, мать девяти приёмных детей. Невысокая, плотная, с визгливым голосом и грузным бюстом, колыхавшемся при каждом движении. Волосы начернены до синевы и завиты в баранью кудель, печёные яблоки щёк тронуты румянами, на ногах обрезанные по щиколотку резиновые сапоги в цветочек. Опорки — всплыло в голове слово из незнакомой давней жизни.
К дому вёл деревянный настил. Под Лёшиной размашистой поступью доски заходили ходуном, норовя сбросить Марину в сочную деревенскую грязь. Пришлось балансировать. И тут на весь двор грянуло вразнобой, но многоголосо и звонко:
— Здрав-ствуй-те!
Лёша как раз посторонился, сойдя на сухой пятачок у крыльца, и Марина увидела их — целую ораву малышей с одинаковыми щипаными головками, в жалких обносках, будто в арестантских робах.
Потом-то она разглядела, что роста и возраста они разного, у мальчишек на макушках ёжик, у девочек — хвостики, а куртки и джемперы на ребячьих фигурках имеют вполне приличный вид. Но в память врезалась эта первая картина, как видение из иного мира: в ореоле утреннего солнца — безликие силуэты с тонкими цыплячьими шейками…
На крыльцо вышел усатый хозяин Вадим Михайлович и позвал приехавших в дом.
— Раздевайтесь, разувайтесь, — суетилась Любовь Петровна. — Сапожки оботрите и вот сюда, в сторонку… Да чего ж вы босиком? Тапки, тапки наденьте!
В холодных сенях, застеленных старыми половиками, тапочки стояли в три ряда. Взрослые, детские, стоптанные, новые — целая выставка.
Первым делом Марина записала в блокнот всех приёмышей четы Куролововых. Курносому и востроглазому Коле — двенадцать лет, серьёзной Лизе — одиннадцать, Рае, коренастой девице с грубым голосом — пятнадцать… Самые маленькие, близнецы Варя и Ваня, ходили во второй класс.
— Мы вообще-то только девочку хотели взять. Думали, всё, последняя, хватит. Но не разлучать же сестру с братом, — похвалялась своей добротой Любовь Петровна. — Теперь ещё одну надо, для ровного счёта. Чтобы пять на пять!
С младшими без проблем записали несколько синхронов. Дети сияли от восторга, когда Лёша прикалывал им микрофон-петлю, охотно позировали в обнимку с бурёнками и хрюшками на фоне дворовой слякоти, а после — дома, в гостиной, среди аляповатых ковров, и в спаленках, где над двухъярусными кроватями качались на бечёвке птицы из щепы с хвостами веером.