Вадим Михайлович растянул меха баяна, ребятишки спели «Ревела буря, дождь шумел…». Солировал Ваня, тонким голоском старательно выводя недетские слова. Марина представила на его месте своего Антошу, нежного, пугливого, и в горле у неё встал ком.
Из старших она первым делом обратилась к Боре, атлету с волосами цвета лисьего меха:
— Ты, я вижу, спортсмен? Качаешься?
Он помедлил с ответом и так прошёлся по Марине взглядом, что у неё щёки вспыхнули. И ведь мальчишка, шестнадцати нет!
— Качаюсь, — не спеша, с растяжкой подтвердил он. — У нас в сарае гири есть. Хотите покажу?
— Попозже, — выдавила Марина.
В доме и правда были спортивные снаряды: гантели, обручи, футбольные и баскетбольные мячи. Вадим Михайлович вёл в школе пение и физкультуру — дикое сочетание! — в ту пору, когда в Сорной ещё была школа и детей не приходилось возить на раздолбанном пазике в соседнее Новоэтаповское. Любовь Петровна заведовала библиотекой — когда в деревне была библиотека…
— Мы детишек на хороших книжках воспитываем, на классике, — хозяйка дома ткнула пальцем в томики Куприна и Бунина.
Марина взяла один в руки, раскрыла: на странице синел библиотечный штамп.
— Кеша у нас читать любит, — Любовь Петровна указала на хмурого парня у стены. — А Лика так вообще — запоем, за уши не оттащишь.
От окна обернулась тоненькая русоволосая девочка-подросток. Четырнадцать лет, подсказал блокнот.
А ведь она красавица, поразилась Марина. Единственное по-настоящему красивое лицо в этом таборе.
— Лика — это уменьшительное от Анжелика?
Девочка покачала головой.
— Тогда Лидия?
— Яснолика, если полностью. Но мы её просто Ликой зовём, — подал голос читающий Кеша.
Скуластый, худой, тянется вверх молодым дубком. Старше всех — через неделю восемнадцать. Из мальчиков только у него волосы не торчали, как травка на английском газоне — чёлка длинная, с извивом, вроде казацкого чуба. Под такой хорошо прятать выражение глаз.
Марина наклонилась к девочке:
— Интересное у тебя имя — Яснолика. Редкое.
— Так оно в записке было! — выпалила малышка Варя, с нетерпением заглядывая Марине в лицо. И когда успела оказаться рядом? — Лику в дом малютки подкинули, а в пелёнках — записка: «Яснолика, одиннадцать месяцев». Только тётя Люба говорит, такого имени нет!
Марина быстро взглянула на оператора: снял? А у самой сердце заныло.
У каждого из этих ребят была своя горькая история, но чтобы вот так — новорождённую, к дверям приюта… Это показалось особенно несправедливым.
— Лика, что ты любишь читать? — преувеличенно бодрым тоном обратилась Марина к девочке.
— Да она всё глотает, — опять встрял Кеша. — Хоть Карамзина, хоть Донцову.
Марина резко обернулась и увидела его глаза — необычные, цвета молодой бирюзы, в опушке светлых ресниц. Запнулась на миг и голосом строгой учительницы отчеканила:
— Может быть, ты позволишь ей самой говорить за себя?
— Так она же немая! — хором закричали Варя и Ваня.
Марина ошарашенно повернулась к Любови Петровне, и та, предупреждая вопросы, горячо уверила, что в интернат для детей с нарушениями речи они свою «дочку» ни за что не отдадут.
— Там же в основном заики. Ну и такие детки… — она понизила голос, — с отклонениями в развитии, вы понимаете? А у нашей Лики голова ясная. И к глухонемым ей ни к чему. Со слухом-то у неё всё в порядке. Учится в обычной школе, и получше многих, все задания письменно отвечает. Если что, Кешка вон поможет.
Чубатый Кеша, лёгок на помине, положил перед Ликой блокнот и ручку.
— Но ей бы язык жестов освоить, — растерянно сказала Марина.
— Так она освоила! Её два года назад в лагерь посылали на всё лето. По муниципальной программе.
Лика протянула Марине блокнот: «Мне не с кем говорить на языке жестов. Проще написать. Или нарисовать».