— Я хочу помочь тебе, Офонасей, проникнуть в потаённые уголки твоей души, в самую суть твоих желаний, помогу понять тебе твоё предназначение в царстве земли и космоса. — Махатма шёл медленно, очень медленно. А я семенил за ним в серых потёмках по его хрупким следам. — Ты, Офонасей, вития. Ты должен глубже знать не только себя, но и других людей. И единоверцев, и соплеменников, и людей других вероисповеданий. Образ мысли, образ чувств или безчувствие ындуса, буддиста или бесермена. Иначе тексты твои будут поверхностны не только в духовном плане, но и житейском. Коль ты считаешь себя христианином, ты должен писать так, чтобы буддист не улыбнулся снисходительно, прочитав твои мысли о Будде, а папа римский пожалел, что Западная Церковь отпала от православия. А для этого ты должен стать местом, на котором стоишь. Увидишь дерево, и должен стать деревом. Увидишь птицу, и должен стать птицей. Я научу тебя быть тем, что ты видишь. И ты выйдешь из этого мира. И твоё заточение покажется тебе смешным. Ты превратишься в птицу и будешь ловить рыбу в реке. Ты сможешь описать ощущения рыбы, когда её чешую сжимает клюв птицы. А чтобы ты мог описать то, что происходит в ином мире, я научу тебя духом покидать тело… И так ли уж важно, кто покалечил сына брахмана? Господь выключил тебя из внешней среды. Вот это главное! И спроси себя: «Для чего?»
— Мне передали свитки, — сказал я после длительной паузы. — И я прочитал их.
— Тебя что-то смущает?
— Да… Поначалу я был в недоумении, потом в неком тихом восторге, но потом некоторые детали стали смущать меня, — чистосердечно признался я.
— Что же смутило тебя? — обернувшись, на ходу спросил махатма.
— Слова.
— Слова?
— Да, слова… На бересте о моём рождении слишком дерзко губы священника сравниваются с куриной гузкой, христианин так написать не мог. Тем более православный человек.
— Ты так считаешь? — Махатма в смущении остановился и с изумлением посмотрел на меня. — Может быть, ты и прав. Пока этот текст дошёл до меня, его вполне могла коснуться рука неправославного переписчика… Ты сможешь исправить ошибку!
— Но кто?.. Кто написал эти тексты?
— Я не знаю, Офонасей, — на ходу ответил махатма как можно увереннее, но голос его стал голосом лгущего человека (если он был человеком).
— И тятя, и матушка так похожи! И отец Пафнутий похож!
— Несмотря на «куриную гузку»?
— Может быть, и благодаря ей, но нельзя, нельзя подобное писать о губах священника!
— А о губах кого бы то ни было? Я имею в виду человека…
— Ну-у… — я замялся, — если герой отрицательный…
— А кто определяет отрицательность? Ты?.. Человек сотворён по образу и подобию Божьему, не так ли?
Махатма остановился и, обернувшись, улыбнулся непонятной улыбкой. Я был в замешательстве.
— Когда я упоминал Единого Бога вслух, ты не возражал мне, но мысленно всегда повторял: Единого в Троице. Я должен тебе кое-что показать, Офонасей.
— Мне трудно дышать, — сказал я с придыханием.
— Это ненадолго… Мне хочется, чтобы ты воочию убедился, что идея триединства божества была присуща всем или почти всем верованиям, всем или почти всем народам, населяющим вселенную.
27
Мы свернули со знакомой подземной тропы в унылый ход и стали спускаться вниз. Перед нами зиял огромный кратер, на дне которого, в скале, был выбит храм. К нему концентрическими кругами загадочно спускалась каменная лестница. Как освещалось пространство, оставалось непонятным. Красноватый свет будто просвечивался из другого мира.
Когда мы спустились к храму, дышать стало ещё тяжелее из-за поднятой вековой пыли. И я сказал об этом махатме.
— Это ненадолго, — снова сказал он.
И мы вошли под своды древнего храма. Изнутри они поддерживались каменными столбами и пилястрами. Из стен и колонн как бы вырастали буты. Первым я увидел громадного истукана в человеческом обличии с тремя лицами, обращёнными в разные стороны.
— Ни до, ни после об этих истуканах я не слышал, но почему-то запомнил всё, что говорил мне про них махатма, — рассказывал Офонасей купцам на русском подворье в Кафе, — хотя и чувствовал я себя довольно погано из-за нехватки воздуха. Порой казалось, что одна морда будто выглядывает из-за уха другой и подмигивает мне.
— Это образ триединого бога Брахмы, — неспешно рассказывал махатма, точно не замечая, что мне плохо из-за нехватки воздуха. — Всевышнее существо постигается только духом мысленного созерцания…
На стене были выбиты иероглифы, какими пишут в стране Чин, и махатма сказал, что на древнем камне запечатлено славословие буддистов — восхваление ипостаси высшего духа.