– И кто это был? – строго уточнила я.
В ответ кайзерин лишь раздражённо дёрнула плечами и проворчала:
– Голос непонятный, менялся на разные лады. То пискляво, то низко звучал. А заставить можно и при помощи волшебства. Или снадобий усыпляющих. Во сне вполне можно столько скормить.
– Снадобий? – напряглась я. – Ты опять на Ашес намекаешь? Леда, я понимаю, что тебе хуже, чем всем нам, но не надо ни на кого свешивать вину за несовершенное преступление. Гамина покончила с собой. Мы все вчера прекрасно видели причину. Даже если допустить, что кто-то смог отравить нашу травницу, – намеренно сделала я ударение на последнем слове, – то я просто не вижу мотива.
– Мотив – ответ на твой вопрос, почему никто не пытается сбежать. Протеже Жверинды не нудно сбегать – проще всех поубивать здесь. Никаких улик, никаких вопросов, концы в снег!
– И зачем начинать с Гамы? – вздёрнула я бровь. – Мы так неосмотрительно шатаемся по округе, что достаточно пойти с кем-то в паре, скинуть с горки повыше и обвинить во всём местных духов. А это, можно сказать, убийство у нас под носом! Я бы на такое пошла только в крайнем случае, если я тороплюсь, и если у меня нет выхода.
– Для всех это самоубийство! Какой риск? Вон, посмотри, все проглотили наживку и не ищут виновного! – возмущалась кайзерин, размахивая руками. Она даже перчатки сегодня не надела, но её нисколько не беспокоили замерзающие пальцы.
– И какой смысл травить травницу?! – повысила я голос и тут же огляделась по сторонам, боясь, что нас услышат. Не хотела бы я радовать спутниц такими подозрениями.
– А чтобы она следующих отравленных не смогла спаси! – Леда тоже не сдержалась, однако быстро взяла себя в руки и продолжила тише: – В травах у нас тут никто не разбирается, кроме Гамы и Ашес…
Я открыла рот, чтобы запротестовать, но кайзерин выставила вперёд ладонь, останавливая.
– Нет, ты послушай, – попросила она, распаляясь, пускай и высказывая свои мысли всего лишь громким шёпотом. – Со смертью Гамы у неё не только развязываются руки – она ещё и остаётся нам нужна как единственный лекарь. Теперь же мы её не погоним? Когда мы спросили её про растение, она замешкалась и ничего дельного не ответила…
– …потому что в шоке была, – буркнула я.
– Потому что не хотела нам давать лишнюю информацию.
– Я бы на её месте наоборот подготовила версию.
– Ну, это разные подходы. Растерянность выглядит довольно правдоподобно. У неё же шок, – пренебрежительно фыркнула кайзерин, скрестив руки на груди, и тут не выдержала я.
Голова точно готовилась разорваться – стала тяжёлой и как будто бы зазвенела от глухих ударов. Я приложила ладони к вискам, чувствуя, как пульсируют тонкие жилки под пальцами. За утро я с трудом смирилась с самоубийством и воспринимать его как насильственную смерть была совершенно не готова.
– Так, – выдохнула я, не поднимая глаза на собеседницу. Я знала, что она ждала ответа, давила взглядом, хотела услышать моё согласие хотя бы рассмотреть её версию, однако сейчас я просто не могла рассуждать здраво. – Я поняла твою мысль, я подумаю. Поговорим об этом позже, ты против?
– Ты вчера Юхана плохо слышала? Каждый вечер одной из нас предстоит встреча с мужем. Хочешь очередной труп?
– Не будут же нас каждый вечер травить? – резонно возразила я, по-прежнему отводя взгляд. Умела же Леда настаивать, когда хотела. – Тут мы уж явно неладное заподозрим.
– Такими темпами, пока мы заподозрим, нас останется двое-трое и виновница, – не сдавалась кайзерин.
Из груди рвался вой. Как я сумела высказаться по-человечески – ума не приложу. Только я криво усмехнулась и заявила:
– Если умру я, знай – ты права. Можешь трубить тревогу.
– Тебе-то с чего умирать? Теодор же нормально отреагировал на россказни Жверинды.
– Юхан плохо знает Тео, – вздохнула я, потихоньку мирясь с неизбежностью. – Очень-очень плохо. Скорее всего, мой муж просто не захотел терять лицо перед другими. Со мной можно разобраться и один на один.
– Слушай, – нахмурилась Леда, и без того раздражённая, – давай заканчивать с этой патетикой? Либо ты говоришь, что у тебя там за тайны великосветского двора, либо хватит намекать. Вряд ли у тебя что-то посерьёзнее, чем три трупа Гамы.