— Ах, вы, милые! Ребятки мои дорогие! — так Вера Владимировна обращалась к пригретым нами сорнякам.
— Привет, мужики! — говорил я им, выходя на крыльцо.
— Вот ведь никакого от них в огороде толку, бурьян — и всё, а приятно посмотреть, — делились мы друг с другом. — Чистые, ухоженные, словно дети в благополучной семье. Живут и радуются…
Конечно, и лопух поднимался в вышину на дрожжах нашей о нём заботы, а не только крепчал, наливался мускулами. Они с цикорием соревновались, кто вырастет скорее и выше. Мы-то думали, что из них получатся так себе, обыкновенные кустики, а в сорняках при добром к ним отношении проявился гигантизм, и оба вымахали чуть не под стреху. Когда они сильно разрослись, мы сложили цикорию его длинные стебли, аккуратно подняли их к стволу (чтобы не ломались) и опоясали куст бечёвкой так, что он изобразил сноп, поставленный на попа, а ветки не лопуха уже, а репейника, круто гнувшиеся под тяжестью репьёв, подтянули вверх, привязав бечёвки к гвоздикам, вбитым в брёвна избы. Цикорий принял это смиренно, понял и оценил, лопух же заартачился, задёргался, потребовал свободы, и мы отпустили почти все его ветки, оставили привязанными одни лишь верхние, самые тонкие.
— Как знаешь, — сказали. — Не боишься сломаться, ну и стой без поддержки, в гордой независимости. Потом, гляди, не стони, не жалуйся, пеняй на себя…
Цикорий нам без труда удалось воспитать (его генетический код предрасполагает растение к благородству и способности приносить пользу людям, ведь цикорий в кофе кладут), а лопух огорчал хозяев дурными манерами, как был он от природы дремучим, косматым, так дикарём и остался. На днях взялась Вера Владимировна полить цикорий, и только наклонилась к нему с лейкой, как лопух шарахнул женщину шишковатым кулаком прямо по голове, на беду нынче не покрытой, да и прицепился к её седым волосам.
Она схватилась за голову, за колючки и пропищала:
— Ой!
Цикорий виновато сморщился, пожал плечиками и всем видом своим показал, что ему стыдно за хамовитого товарища.
— Что же ты, гад, делаешь? — крикнул я лопуху. — Хочешь, чтобы тебя выкорчевали и кинули на помойку, к чёртовой матери?
— Он, наверно, приревновал меня к цикорию, — сказала Вера. — Рассердился, что я не полила его в первую очередь.
— Много на себя берёт! — ворчал я, помогая ей вытаскивать репьи из волос. — Вырастили паразита себе на голову! Согрели змею на груди! Большой, а дурак!..
Он не только в жену мою вцепился, но и в меня несколько раз, видно, ошалел от безнаказанности, распоясался. За рукав схватил, когда я шёл мимо, за воротник, за дырявый берет. Но вдруг я услышал, как он прошелестел мне в самое ухо, уже под посвист октябрьского пронизывающего ветра:
— Стой, хозяин! Давай потолкуем! Что ты всё куда-то спешишь? Злитесь на меня с хозяйкой, что цепляюсь, да? Так ведь проходите близко, легко достать, соблазнительно. Как тут не прицепиться? Скучно ведь…
Я заметил, что лопух встревожен, что он хочет показаться хорошим и расположить меня к себе. Время близилось к зиме — вот в чём было дело. Лёгкий поджарый цикорий ждал суровую пору по-христиански спокойно, безропотно, а его богатырского вида сосед страшился холодов и одиночества. Цикорий всё лето маршировал на месте, разминался и осенью выглядел, свежим, подтянутым. Он напоминал теперь не сноп, а солдата в шинели, оставленного стеречь деревенское подворье; правда, готовясь к зимней спячке, синеглазое растение закрыло глаза. Лопух после весело проведённой молодости рано состарился, потускнел, вобрал в плечи полысевшую голову. Его нижние ветки под тяжестью репьёв надломились, а сами репьи свалялись, как нечёсаная шерсть. Мне думается, он боялся и того, что мы его в самом деле выдернем из земли, как выдёргивали сейчас овощи на грядках. Пригрозил ведь хозяин…
— Боюсь! — шепнул он мне во второе ухо.
— Не бойся, — ответил я и похлопал его по дрожащему крутому плечу. — Не распускайся. Никто тебя не тронет. Бери пример с цикория. Запасись мужеством, терпением и стойко перенеси зиму. Будущей весной возродишься, и мы опять встретимся. Начиная новую жизнь, учти предыдущие ошибки и заблуждения. Впрочем, того, чтобы ты пригладился и окультурился, я не жду. Для этого тебе пришлось бы ломать себя, угнетать, переиначивать с нашей помощью. Скажу правду: оставайся таким, каков есть. Диким, колючим ты, по-своему, и интересен.