— Скорее всего, я видела ее фотографию где-нибудь на страницах светской хроники, — решила она, когда Декер закончил свой рассказ.
— Знаешь, меня все-таки просто поражает твое спокойствие. Со мной по дороге домой чуть нервный припадок не случился из-за всего этого.
— Тебе не стоило так беспокоиться — ты ведь, в конце концов, нормальный, здоровый мужчина.
Что-то в подчеркнуто бесстрастном поведении жены все же настораживало Декера. Неужели она старается сдерживать свое беспокойство, чтобы не травмировать его? Или за этим стоит нечто большее?
— Ты что-то от меня скрываешь?— спросил он, в упор глядя на жену.
Щеки Рины слегка порозовели.
— Что я могу от тебя скрывать?
Декер еще раз пристально посмотрел на нее и, помолчав, сказал:
— Ты подумала о Браме, верно?
— Он мертв, Питер, — спокойно ответила Рина. — Давай сменим тему.
— Когда вы оставались здесь одни... — Декер провел языком по внутренней стороне щеки. — Ничего ведь не было, правда?
Рина повернулась к нему. Лицо ее выражало гнев.
— Спасибо за доверие, — бросила она и вышла из кухни.
Декер последовал за ней, почти оглохнув от бешеных ударов сердца, отдающихся в голове.
— Признайся, что мой вопрос поставил тебя в тупик, — заговорил он. — У меня есть основания тебе его задать. Я видел, как Брам на тебя смотрел. И как ты смотрела на него, тоже видел.
Рина взяла в руки журнал, села за стол и принялась сердито листать страницы.
— Почему ты не отвечаешь?
— А с какой стати я должна тебе отвечать?
— С той стати, что я как-никак твой муж.
Рина промолчала. Декер резким движением выхватил у нее журнал. Рина посмотрела на него с ужасом.
— Прости, Питер, но у нас, евреев, не принято принуждать людей к беседе, если у них нет настроения разговаривать.
Декер почувствовал, что еще немного — и он сойдет с ума. Взглянув на свои руки, он увидел, что они дрожат мелкой дрожью. Тогда он глубоко вздохнул и прикрыл глаза.
— Ну хорошо, прости. На, держи. — Он протянул жене журнал. — Возьми... пожалуйста.
Увидев, что у мужа дрожат руки, Рина поняла, что он действительно в ужасном состоянии. Она не двинулась с места, но по щекам у нее потекли слезы.
Декер положил журнал на стол и сцепил кисти рук.
— Прости меня, Рина. Прости за мои подозрения. Я знаю, что между вами ничего не было. Просто у нас с тобой сейчас трудный период. После смерти Брама что-то изменилось в наших отношениях. Но ничего, мы с этим справимся. Надо только, чтобы мы оба старались и помогали друг другу, верно?
Рина кивнула. Лицо ее болезненно сморщилось. Декер рывком поднял ее на ноги и, крепко прижав к себе, стал гладить по спине, баюкая, словно ребенка.
— Все в порядке, милая. Все обойдется, вот увидишь. Я знаю, ты любила его. Он был прекрасным человеком. У тебя хороший вкус в том, что касается мужчин.
Рина крепче прижалась к мужу и сквозь слезы прошептала:
— Очень хороший.
— Я вовсе не нарывался на комплимент, но все равно приятно.
Рина осторожно высвободилась из его объятий и вытерла заплаканные глаза.
— Ну что, кофе будешь? — спросила она.
— С удовольствием. — Декер снова пошел следом за Риной на кухню и уселся за стол. — Господи, ну и неделя.
— Ну и год, — поправила его Рина, доставая из буфета кофейные чашки.
— Тоже верно.
— Со мной сейчас нелегко общаться, — сказала Рина. — Его смерть была для меня по-настоящему тяжелым ударом, Питер.
— Я знаю. Мне очень жаль.
— Я чувствую себя такой... виноватой. Мне кажется, что это была Божья кара или что-то подобное.
— Да это просто смешно! — с изумлением воскликнул Декер. — Извини, — смущенно пробормотал он, видя, что его слова задели жену. — Наверное, мне не следовало так говорить. Пойми, я вовсе не пытаюсь принизить твои чувства...
— Ничего, все нормально. — Рина снова вытерла глаза.
— Ни ты, ни он — никто из вас не сделал ничего плохого, Рина. У тебя нет причин для того, чтобы чувствовать себя виноватой.
— Если не считать кое-каких деталей. Того, например, что с момента смерти моего мужа прошло чуть более трех месяцев, а я уже сблизилась с другим мужчиной, хотя считала себя религиозной, верующей женщиной. И еще того, что Брам был гой. [10] И не просто гой, а студент духовной семинарии, готовящийся стать священником. Да еще и лучший друг моего мужа. Я чувствовала себя так, словно нарушила все принципы, законы и устои, какие только можно было нарушить, словно я совершила страшное предательство...
— Ицхак был мертв, Рина. Предать можно живого, но не мертвого.
— Можно предать память о человеке. — Рина налила кофе в чашки. — Брам тоже испытывал неловкость. Это было ужасно — любовь и одновременно чувство вины. Нам не следовало сближаться. — Она поставила одну из чашек с кофе перед Декером. — Ну вот, теперь ты все знаешь. Тебе стало от этого легче?
— Может быть. По крайней мере, теперь я понимаю, почему ты так убивалась. Рина, то, что Брам погиб, вовсе не было Божьей карой. Просто он совершенно случайно подвернулся под руку человеку, находящемуся не в себе.
— Возможно, та женщина была орудием в руках Бога, инструментом для осуществления Его воли.
— А может, мы все одноклеточные, за которыми кто-то наблюдает в микроскоп.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что все это — полный абсурд.
— И ты говоришь, что не хочешь принизить мои чувства?
Декер ощутил, как на щеках у него напрягаются желваки, и усилием воли расслабил нижнюю челюсть. Подумав немного, он заговорил, тщательно подбирая слова:
— Дорогая, поверь, я вовсе не пытаюсь представить все в каком-то приземленном, прозаическом свете. Мне просто не хочется, чтобы ты и дальше мучила себя и усугубляла свою депрессию. Брам был замечательным человеком, Рина. Очень умным, способным, чутким и к тому же поразительно красивым. Но в то же время он был человеком ранимым, со множеством комплексов — из-за того, что вырос в неблагополучной семье.
— Да, это правда.
— Уверяю тебя, милая, ты — самое лучшее, что у него было в жизни. Да он так тебя любил, что мог ради тебя горы свернуть. А ты была молодой вдовой, только что потерявшей мужа, который умер от ужасной, долго мучившей его болезни. К тому же у тебя было двое маленьких детей и практически никакой поддержки.
— А мои родители?
— Я знаю твоих родителей, Рина. Они замечательные люди, но слишком эмоциональные, у них нервы никуда не годятся. Это и понятно — они ведь во время войны прошли через концентрационные лагеря. Я уверен, что ты не могла поделиться с ними своими проблемами и переживаниями так, как делилась с Брамом. Ты была одинока, и Брам тоже. Вы встретились в трудный для вас обоих период. Вы были нужны друг другу. В этом нет ничего плохого. Если хочешь, это в каком-то смысле помогло нам с тобой найти друг друга.
Рина села за стол и, держа в руке чашку с кофе, наклонилась и нежно поцеловала мужа. Ей вдруг стало невыразимо жаль Питера, вынужденного переживать по поводу проблем, уходящих корнями в ее прошлое, в то время как у него самого неприятностей хоть отбавляй.
— А по поводу этой девицы, этой Гаррисон, ты, пожалуйста, не беспокойся, не грызи себя, ладно? — сказала она. — Ты очень интересный мужчина, и профессия у тебя такая, что многих женщин к тебе тянет.
— Я-то всегда считал, что по степени привлекательности для женщин сотрудники управления полиции Лос-Анджелеса уступают даже обитателям лепрозория.
— Как бы вас ни поливала пресса, полицейские все еще окружены неким ореолом романтики, а уж детективы и подавно. Если она в самом деле намерена осуществить свою угрозу и попытается тебя оклеветать, ты дашь ей отпор. И я не сомневаюсь, что ты победишь, потому что правда на твоей стороне.
— Если бы все было так просто. — Декер провел рукой по лицу. — Спасибо, что хоть не сердишься...
— А с какой стати мне сердиться? Может, у тебя и были какие-то мысли, но ты ведь ничего плохого не сделал.