Режущий свист не прекращался. Пыль и ветер взрывных волн ежеминутно проносились над окопом. Бронебойщики уже не видели, как на самую гущу немецких бомбардировщиков мчалась девятка наших истребителей, как завязывался воздушный бой, и расстроенные звенья «Юнкерсов» отваливали в сторону, беспорядочно сбрасывая свой смертоносный груз.
Василий Локтев был поглощен только одним. Стальной скрежет и рычание уже доносились со стороны мельницы. Немецкие танки шли по дороге и прямо по ржи, поднимая клочья травы и тучи пыли. Новые и новые группы их возникали из-за высоты, устремлялись к лощине, растекаясь в обе стороны двумя черными стальными клещами. Разом, наперебой, с лихорадочной поспешностью забили, загрохотали противотанковые пушки и бронебойные ружья…
…Земля стонала. Танки шли. За ними, пригибаясь, бежали немцы, держа у груди черные, поблескивающие автоматы. Рукава их тужурок были засучены до локтей, воротники расстегнуты. Залитая утренним солнцем степь дышала навстречу им огнем и сталью, а они бежали с дикими воплями, как орда гуннов.
Все яростнее строчили пулеметы и автоматы. В первые же пять минут над передними четырьмя танками взвились рыжевато-бурые хвосты дыма. Из-за дыма и пыли, подминая цветы и травы, вырвались еще восемь машин к помчались прямо на окоп Локтева.
— Ну, господи благослови! — крикнул Локтев и стал целиться в головной танк.
— Не промажь, ефрейтор, — сказал Жиганюк, держа наготове тяжелую обойму.
Локтев нажал спуск. Приятный толчок резкой отдачи порадовал его исправностью превосходно действующего механизма.
— Дунюшка… Детки родимые, — точно слова молитвы, произнес Локтев и, прицелившись в ходовую часть танка, нажал на спуск во второй раз. Танк круто повернулся бортом. Одна гусеница его развалилась.
— Есть! — торжествующе крикнул Жиганюк и захохотал, как безумный.
Локтев выстрелил еще и еще. Второй танк остановился, хотя ни дыма, ни огня не было видно.
— Водителя подсек! — ревел, как исступленный, Жиганюк.
А орудия били и били со всех сторон. Над степью там и сям поднялись черные высокие смерчи дыма. С какой-то яростной быстротой работали русские минометчики и пулеметчики, пришпиливая к земле немецкую пехоту. За дымом не стало видно ни мельницы, ни ржаного поля.
В стороне от бронебойщиков, на скате цветущего бугорка, обливаясь потом, работал расчет противотанковой пушки. Маленькая пушка с тонким длинным стволом била по немецким танкам прямой наводкой. Издали было видно, как проворно двигались артиллеристы. На солнце мутно поблескивали их каски, а один, повидимому, командир расчета с открытой, вихрастой головой, обвязанной свежим, белеющим как снег, бинтом, при каждом выстреле взмахивал руками, что-то кричал — это было заметно по его напряженной, сухощавой фигуре, накрест опоясанной ремнями. Но никто не мог услышать его крика за адским грохотом и треском.
Изредка бросая взгляды в сторону отважного расчета, Локтев наливался бодростью: вид стойко сражающихся товарищей веселил его.
— Гляди, как ловко бьют пушкари, — подбадривал он Жиганюка. — Ежели все будем так работать, отобьем немца.
Но вот маленькая пушка замолчала. Снарядов ли не хватило, или осколком разбило ее механизм, только из дула ее уже не вылетал чуть приметный острый огонек. Прямо на пушку быстро мчался тяжелый немецкий танк. Смотреть было некогда, но Локтев не мог отвести глаз от пушки и танка. Расстояние между ними сокращалось с каждой секундой. Вот мелькнули повязанная бинтом голова командира. Он взмахнул рукой, бросив гранату. И и тот же миг стальная громадина подмяла маленькую пушку и командира. Пушка хряснула под широкими гусеницами, как игрушечная, — тонкое, согнутое дуло отлетело в сторону, и одно колесо с резиновой шиной, смешно ковыляя, покатилось с пригорка. Локтев невольно закрыл глаза… В груди его что-то оборвалось, и палец его долго ловил спусковой механизм бронебойки…
Пятый час кипел бой. Уже три танка подбили Локтев и Жиганюк, два горели в пятидесяти метрах от их окопа, подожженные пулями их чудесного ружья. Рядом с их окопом дымились три воронки. Одна сторона окопа наполовину была засыпана землей. Окровавленный лоскут мяса свисал с правой щеки Локтева, след осколка. Гимнастерка его спереди была вся разорвана на тонкие ленты и залита кровью, на спине чернела от пота и пыли.
Страшен и дик лицом был и Жиганюк. Под левым глазом его темнел багровый рубец. На щеках запеклась черная корка грязи. Но пока невредим был Жиганюк. Окоп Локтева был счастливее остальных. Из роты бронебойщиков выбыло уже два расчета, три ружья испортило снарядами, а ружье Локтева все еще жило и готово было отразить новую атаку.