– Господин, вы… – начал я и тут же осекся.
Архиепископ оглушительно громко испортил воздух. Он вытаращил глаза и залился краской, а в толпе тут же зашептались. С изумлением. С отвращением. Архиепископ резко выпрямился, попытался оправить рясу, но снова согнулся пополам, и все повторилось. Я, не зная, что еще делать, коснулся ладонью его спины.
– Господин…
– Оставь меня! – прорычал он.
Я отпрянул и свирепо уставился на дикарку, которая тряслась от беззвучного смеха.
– Прекрати смеяться! – прошипел я.
– Даже если б хотела, не смогла бы. – Она схватилась за бок и фыркнула. С нарастающей неприязнью я оглядел ее, а затем наклонился и вдохнул ее запах. Корица. Не колдовство. Я тут же отстранился, а она засмеялась еще пуще.
– Уже один этот момент – вот этот самый, – возможно, стоил того, чтобы выйти за тебя, шасс. Я буду вечно хранить его в памяти.
Архиепископ настоял, чтобы мы отправились крестить дикарку пешком. Сам он поехал на карете.
Когда он исчез из виду, она хмыкнула и пинком забросила камешек в ближайшую урну.
– У этого мужлана голова так прочно застряла в заднице, что и не вытащишь уже.
Я стиснул зубы. Держать себя в руках. Сохранять спокойствие.
– Не смей говорить о нем неуважительно.
Она ухмыльнулась и запрокинула голову, чтобы оглядеть меня. А потом – подумать только – встала на цыпочки и щелкнула меня по носу. Я ошарашенно отпрянул и почувствовал, как полыхает лицо. Она усмехнулась еще шире и пошла вперед.
– Ты мне не хозяин, шасс, так что буду делать что хочу.
– Ты скоро станешь моей женой. – Нагнав девчонку в два шага, я хотел схватить ее за локоть, но не решился ее коснуться. – Это значит, что ты должна будешь мне повиноваться.
– Да неужто? – Она вскинула брови, все еще с усмешкой. – А еще, полагаю, это значит, что ты будешь меня чтить и защищать, да? Если уж мы всерьез собрались следовать этим твоим доисторическим патриархальным законам?
Я сбавил шаг, чтобы идти вровень с ней.
– Да.
Она хлопнула в ладоши.
– Ну и прекрасно. По крайней мере, это должно быть весело. У меня много врагов.
Я не удержался и посмотрел на синяки вокруг ее глаз.
– Могу себе представить.
– На твоем месте представлять я бы не стала. – Она сказала это так буднично, беспечно, будто мы обсуждали погоду. – Не то потом неделями кошмары будут сниться.
Вопросы буквально жгли мне горло, но я не стал их задавать.
Судя по всему, дикарка была не против помолчать. Ее глаза бегали, оглядывая все сразу. Платья и шляпы на витринах магазинов. Абрикосы и фундук на лотках торговцев. Грязные окна маленькой пивной, перемазанные сажей лица детей, гонявших голубей на улице. На каждом повороте в лице дикарки вспыхивало новое чувство. Приязнь. Тоска. Восторг.
Наблюдать за ней было до странности утомительно.
Несколько минут спустя я не выдержал и кашлянул.
– Это один из них наградил тебя такими синяками?
– Один из кого?
– Из твоих врагов.
– А, – сказала она беззаботно. – Да. Их было даже двое, кстати.
Двое? Я недоверчиво уставился на нее. Попытался представить это крохотное создание в драке против сразу двоих – а потом вспомнил, как она подловила меня за сценой и обманом убедила зрителей, что я на нее напал. Я нахмурился. Да, она явно способна на многое.
Мы добрались до окраины Восточной стороны, и улицы стали шире.
Вскоре впереди в свете яркого полуденного солнца засверкал Долер. Архиепископ ждал нас у кареты. К моему удивлению, с ним был Жан-Люк.
Ну разумеется. Кому, как не ему, быть этому свидетелем.
При виде друга осознание реальности всего происходящего обрушилось на меня, как мешок кирпичей. Я в самом деле вот-вот женюсь на этой женщине. На этом… существе. На дикарке, которая лазает по крышам, грабит аристократов, дерется, одевается как мужчина и имя носит соответствующее.
Она была совсем не похожа на Селию. Человека, менее похожего на Селию, Господь просто не мог сотворить. Селия кротка и благовоспитанна. Учтива. Добродетельна. Сердечна. Никогда в жизни она не опозорила бы меня, не устроила бы такую сцену.
Я посмотрел на свою будущую жену. Разорванное и окровавленное платье. Избитое лицо, сломанные пальцы. Шрам на горле. И усмешка, при виде которой становилось ясно, каким образом она заполучила все свои увечья.
Она изогнула бровь.
– Любуешься?
Я отвернулся. Когда Селия узнает, что я натворил, ее сердце будет разбито. Она заслуживает лучшего. Лучшего мужчины, чем я.
– Пойдемте. – Архиепископ жестом указал нам на безлюдный берег. Единственными зрителями на нашей церемонии были дохлая рыба и стая голубей, которые лакомились ею. Скелет рыбины торчал из сгнившей плоти, а уцелевший глаз смотрел в ясное ноябрьское небо. – Покончим с этим. Сначала ее необходимо крестить по велению нашего Господа, дабы не преклонились вы под ярмо, будучи неравными, ибо нет общения у света с тьмой.